Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Порядочек, — заявила она и отправилась бродить по цветущим маковым полям.
Памятуя надпись на брюхе Скаидриса, выполненную способом шрамирования, Бездна сомневалась в этом самом "порядочке", но всё же надеялась на лучшее. Оно и случилось, это самое лучшее. На следующий день сержант забинтованной мордой и чёрными синяками под глазами напоминал мумию на отходосах, но особого беспокойства не выказывал. Только всё время сонно клевал своим новым, не предъявленным пока ещё носом, и требовал еды. А в подвале этого старинного замка, превращённого в клинику
Бездна поёрзала бёдрами, ощущая в свежевыбритой промежности прохладный шёлк чистых трусиков. А ещё она чувствовала колечки.
Теперь «там» у неё были колечки.
А ещё коротенькая цепочка и шарик. Маленький блестящий шарик.
Если побегать голышом по местному коридору, то цепочка клёва стукалась о шарик и чётко звенела.
Доктор Соткен сдержала своё обещание и теперь её давняя мечта сбылась.
Спустя день после операции на монакуровский нос, тщедушная женщина, что носила алый этнический сарафан ливонских женщин, сама напомнила Бездне о её просьбе.
К тому времени концентрация опиатов в крови доктора достигла критической отметки и равнялась примерно трём смертельным дозам. Но, как говорится, всё, что нас не убивает, то нас делает сильнее.
Злые цветы пока-что не спешили забирать жизнь виртуозного хирурга, знаменитого серийного убийцы и искушённого мастера нагамаки. Женщину, разумеется, слегка подклинивало, но, в общем и целом, Соткен была в порядке.
Ну, почти в порядке.
— Готова украсить свою киску? — вяло поинтересовалась доктор, утопающая в удобном кожаном кресле.
Веки женщины почернели, лицо отливало синим, она сладко почёсывала что-то, запустив руку под подол сарафана, а в уголке рта тлел окурок — фильтр и пепел длиной с полноценную сигарету.
— Или зассала ? — уточнила врач и протянула девушке маленький футляр. — Это будет твой подарочек на день рождения. От меня.
Бездна открыла ларчик, а потом и рот. Те самые колечки, которые она так хотела. Блестящие и стальные. Металлические. Круто. А ещё всякие другие цацки.
И всё это — «туда».
Вот так и настала очередь Аглаи Бездны занять место на операционном столе. Она побаивалась, но Соткен и правда была виртуозом своего дела. Всё прошло практически без эксцессов, лишь только один раз Бездне пришлось намотать на руку роскошную гриву каштановых с проседью волос и приподнять голову доктора, уткнувшегося лицом меж её широко разведённых ног. Не то, чтобы Бездне не понравилось, просто девушка знала — к замочной скважине двери операционной сейчас прилеплено восторженное око Хельги.
Аглая громко заявила врачу:
— Я пока ещё с другими тётеньками не пробовала, но уж если надумаю попробовать, то всяко выберу кого помоложе, так что не обессудь. А если так охота отлизать, то ты Йоле отлижи, ибо эта сучка без хорошего куни жить не может.
Аглая Бездна вздохнула, вырвавшись из грёз воспоминаний. Она очень устала. Её взгляд упал на обоссанное ведро, полное вонючей мочи, и настроение девушки совсем поникло. Но парашу надо вынести. Вылить в окно, хотя бы.
В её скучающем сознании возник образ средневекового утреннего города, где по узким улочкам важно гарцует на тяжёлых дестриерах свита благородного рыцаря — вся в блестящих доспехах, с лордом во главе. И тут, над их головами, вдруг распахивается кособокое оконце замызганного фахверкового домишки и оттуда высовывается опухшая рожа обывателя в полосатом колпаке, и этот перец держит в руках вонючий ночной горшок, набитый говном под завязку. Горшок опрокидывается в проём окна, зловонная жижа летит на алые плюмажи благородных рыцарей, ставни захлопываются. Занавес.
Бездна подтащила ведро к окну и вылила содержимое вниз. Но там, внизу, никаких рыцарей не было. Лишь заросли плюща и дикого винограда, оплетающие стены здания. Скучно. Бездна посмотрела на свои влажные ладони. Она испачкалась. Надо бы помыть руки. Где-то здесь должен быть тазик с водой, водопровод не работал, насосы были неисправны, или место, откуда они сосали — высохло, но вот тазик с водой — точно был. Она потянулась к фонарику — сержант строго запретил пользоваться электрическими настенными бра, без особых на то причин, хотя бра, в отличие от насосов, были исправны и работали.
«Штобы не светиться», — пояснил Монакура Пуу свой запрет.
Она уже нажимала маленькую кнопочку на корпусе армейского фонарика, когда острый взгляд ученицы снайпера уловил что-то необычное, там, в сумраке дальнего угла комнаты.
Что-то блеснуло и пропало. Что-то, похожее на всполох огня.
На маленькое пятно тусклого света. Прямо в стене.
Аглая дёрнула шнурок электрического бра и комнату залил мерзостный голубой свет. Бездна в два прыжка оказалась у стены, там, где, как ей показалось, мелькнул отблеск.
Стена, оклеенная рельефными обоями. Сплошная стена.
Аглая включила свой армейский фонарик и тщательно исследовала обои, ощупывая рукой шероховатую поверхность.
Ага. Вот оно. Отверстие. Дырка в стене.
Бездна легонько постучала кулачком по поверхности, а в следующий момент её милитаристский ботинок вломился в стену, кроша в труху хрупкий гипсокартон.
Спящий на кровати Скаидрис что-то глухо пробормотал, шумно пустил ветра, и, перевернувшись на другой бок, снова захрапел.
Аглая Бездна вытащила из кобуры австрийский Глок, сплюнула под ноги сгустки гипсовой пыли, и, подсвечивая себе путь лучом фонарика, решительно шагнула в пробитую ею брешь.
* * *
Соткен, кружась в танце, ловко перемещалась по тёмному коридору, чудесным образом избегая столкновения с маленькими диванчиками, креслами и тумбочками, что встречались на её пути. Одной рукой она крепко обхватила шею своего партнёра — ствол винтовки Ремингтон, а второй притянула талию танцора, что была прикладом пушки, к себе, страстно прижимаясь к ней низом своего животика.