Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Бодхисаттвы, — добавила Йоля.
Татуированные брови Соткен вновь недоумевающе взметнулись вверх.
— Я про Монакуру Пуу. Такие, как он — сейчас редкость, — серьёзно сказала Йоля.
Соткен одобрительно расхохоталась, оценив удачную шутку.
— Ладно, моя хорошая, довольно уже трепаться, пойдём на реку, искупаемся перед сном.
Йоля встала с кровати, поправила сдвинутую вбок полоску ткани своих трусиков, и, нацепив через голову перевязь с потертыми ножнами, неторопливо двинулась к выходу.
Монакура Пуу, сидевший на пузатом бочонке пива перед плотно закрытой дверью женской спальни, легко поднялся, и, стараясь
* * *
Старик бросил кусок псу, лежавшему подле очага, а тот, обнюхав еду, глухо заворчал, и отвернул в сторону огромную голову. На полу вокруг уже валялось несколько кусков жаренного мяса. Блестящие, с отвисающими нижними веками глаза волкодава печально глядели на хозяина. Тот, закончив трапезу, швырнул на стол грязный нож и вытер усы засаленным рукавом вязанного свитера. Он придвинул к себе старую охотничью винтовку ипринялся бережно чистить части оружия промасленной тряпкой, а в его чёрных глазах плясали красные блики огня. Пёс вздёрнул голову и втянул воздух, принюхиваясь. Потом поднялся на лапы и сделал два шага, остановившись перед входной дверью. Шерсть на его загривке встала дыбом, он скалил зубы; с уголка пастистекла струйка вязкой слюны. Старик откинул в сторону тряпку и переломив ствол, вставил два патрона. Запертую дверь подёргали с той стороны, пёс тихонько зарычал и придвинулся ближе.
— Уходи, Монакура Пуу, — голос у старика дрожал.
— Запомнил моё имя, отец? Открывай, поговорим. — раздалось с улицы.
— Рассказать тебе, как я их всех убил? А ты будешь сидеть, слушать, хмурясь своими бровищами, и ждать слёз раскаяния чудовища? Потом перережешь мне глотку, спалишь тут всё и в языках пламени, вздымающегося к ночному небу, пойдёшь прочь, весь такой герой.
— Весь такой бодхисаттва, — послышалось из-за двери.
— Что? — переспросил старик.
— Забей.
— Ладно, в общем, уходи. Ты всё равно не поймешь. И глупо в этом во всём скрытый смысл искать. Нет его. А если бы и был, то воришкам и грабителям вроде тебя, его всё равно постигнуть не дано. Уходи, Монакура Пуу.
Окно, заколоченное досками, затрещало под сильными ударами. Пёс яростно зарычал, припав к полу и готовясь к броску. Старик прицелился в ходившие ходуном доски и нажал спусковой крючок. Оба длинных ствола изрыгнули язычки пламени. Заряды картечи со свистом прошили древесину, оставляя в досках аккуратные круглые отверстия. Ломиться перестали.
— Где сердца, печень, селезёнки, и вагины твоих дочурок, гавнюк ты больной?
Дверь, запертая изнутри на мощный засов, вновь сотряслась под сильными пинками. Что-то врубилось с той стороны в её поверхность, доски затрещали, колясь в щепу.
— Как раз вкушал последние, пока ты не пришёл.
Старик вновь переломил ствол, дослал новые патроны и выстрелил в дверь, целясь под самую притолоку. Дверь перестали ломать.
— Уходи, Монакура Пуу. Уходи или я убью тебя. Твоя хозяйка не выдала меня, хотя сразу всё знала. Она не такая, как вы, она моей крови, только очень старая. Она ведает многое, хотя я и не знаю, что она такое. Она не выдала меня. Вот и уходи. Оставь меня в покое.
— Она мне не хозяйка. И смысла я никакого не ищу. У меня всё просто: ты — оборотень, некрофил и людоед. Я — бодхисаттва. Открывай дверь.
Доски заколоченного окна вдруг разлетелись в щепу, и внутрь влетела болванка. Кружась на месте и шипя, словно разъярённая гадюка, она извергала из себя столб сизого дыма. Старик закашлялся, и, зажав рот и нос ладонью, бросился к лестнице на второй этаж, волоча за собой ружьё. Огромный пёс заскулил и принялся звонко чихать. Он тёр морду передними лапами и крутился на месте. Ещё одна болванка влетела в окно. Оглушительный грохот сотряс весь дом. Входная дверь разлетелась щепой и ломаными досками, мощная ударная волна подняла в воздух собаку, и с силой бросила её в каменную стену. Старик осел на ступенях лестницы серым кулем. Возникший после взрыва на несколько секунд вихрь поднял столбы пыли, что теперь оседала вниз, покрывая собой скудное убранство комнаты.
Дым медленно рассеивался. Покрытая пылью фигура на ступенях лестницы зашевелилась: старик шарил руками вокруг себя, пытаясь найти оружие. Он нащупал конец ремня, зацепившегося за сапог, и подтянул к себе свисающую в проём между ступенек винтовку. Нашарив в карманах куртки патроны, он переломил ствол, но вставить боеприпасы не успел: ступени лестницы тяжко затрещали под немалым весом поднимающегося по ней человека, и вскоре рука сержанта ухватила ствол оружия и вырвала его. В лицо старика вломился кулак, его схватили за шиворот и поволокли вниз по лестнице, а потом с силой швырнули, и последние ступени он пролетел кубарем.
Старик приземлился во что-то мягкое и, подняв голову, смог открыть только один глаз; второй закрыла стремительно набухающая гематома. Он лежал на теле своей собаки, беспомощно распластанной возле лестницы. Пёс дрожал, из его рта толчками вылетали красно-чёрные сгустки, но глаза осознавали. Он смотрел прямо перед собой, в серую каменную стену. Из окровавленного бока волкодава торчал кусок длинной деревянной доски.
— Что же ты наделал, Монакура Пуу. Что же ты наделал.
Старик протянул дрожащую руку и погладил собаку по морде. Та высунула красный от крови язык и лизнула руку хозяина. Монакура подошёл. Вид у него был подавленный. Он некоторое время стоял молча и недвижно над двумя телами. Потом вынул пистолет и два раза выстрелил.
Два дома, что стояли по обе стороны мелкой речушки, соединённой горбатым мостом, пылали, словно норвежские церкви. По мощёной булыжником старой дороге, что терялась в зарослях сорняков и кустарника, медленно удалялась прочь высокая одинокая фигура.
Глава пятая. Легенды
Аглая погрузилась по бёдра в прозрачную прохладную воду реки и замерла, подставив обнажённое тело и лицо лучам утреннего солнца: Бездна нежилась и в теплоте лучей, и в прохладе реки, приятно щекочущей низ живота своим стремительным течением. Девушка потянула за кончик кожаного шнурка, связывающего волосы в тугой конский хвост. Тот распустился и они рассыпались по точёным плечам и высокой груди.
Сзади оглушительно хрустнула ветка и Бездна, не проявляя видимой тревоги, медленно наклонилась, демонстрируя густому лесу позади себя, все свои самые сокровенные прелести. Она подняла со дна внушительный булыжник, резко развернулась и метнула снаряд в кустарник на берегу, наполовину затопленный водами реки. Сильный бросок достиг своей цели: из кустов донёсся хриплый вскрик; кто-то бросился прочь, чавкая в жиже вязкого берега, ломая переплетённые ветви кустарника.
— Словил? — усмехнулась Аглая.