Кого не взяли на небо
Шрифт:
На середине площади высился пьедестал: на нём стояли чьи-то широко расставленные ноги, обутые в высоченные ботфорты. Превосходно вылепленная задница, затянутая в облегающее трико, заканчивала композицию — выше неё ничего не было.
Бездна обошла памятник и залипла, уставившись на гигантские бронзовые признаки мужского достоинства. На пьедестале имелась табличка, гравировка сообщала:
«Gilles de Rignac, citoyen d'honneur de la ville».
— Гиллес де Ригнак, — восхищённо прошептали девичьи губы.
— Жиль де Риньяк,
— А кто такой этот Жиль? — спросила Бездна.
—«Я в душе не ебу», — призналась Йоля, старательно выговаривая слова запомнившейся ей русской поговорки; она тоже удивлённо разглядывала выпирающие бронзовые подробности, — Но мне кажется он нам не враг.
— Мы попали во Францию? — нахмурился Монакура Пуу, — И где остальная часть месье Риньяка?
— И это не важно, мой хороший. Нам нужно выполнить условия контракта: всё остальное, происходящее здесь — не более чем морок, наваждение. Слышите?
Она подняла палец, прикоснувшись к уху.
И тогда они услышали.
Подошвы ног ощутили вибрацию, исходящую от кривой брусчатки мостовой. Потом послышался гул; он нарастал, приближаясь одновременно со всех сторон. Гул превратился в топот, топот стал маршем.
По улицам заброшенного средневекового городка, чётко печатая шаг, маршировали солдаты, и бой глухих барабанов, плывущий впереди них монотонными ритмами, завораживал. Подкованные сапоги глухо отстукивали по древним камням; детские голоса уныло тянули заупокойную. Свет десятков факелов разгонял больную темноту улочек, приближаясь к площади перед церковью.
Все четверо застыли на месте, очарованные атмосферным приближением врагов.
— Спрячьтесь, — Йоля тряхнула мокрыми от пота волосами, словно отгоняя докучливую мошку.
Она вжалась спиной в пьедестал, опустив кончик меча вниз между широко расставленных ног:
— Устроим засаду.
Монакура Пуу, схватив заворожённую Бездну, потащил её обратно под сень арки, забитой трухлявыми гробами, где они и повалились за какой-то гнилой саркофаг, выставив наружу стволы штурмовых винтовок.
* * *
Соткен обессиленно привалилась спиной к обветшалой стене дома и сползла вниз, прямо в грязную лужу на мостовой. Толстые колготки гордых ливонских леди моментально промокли на заднице, но от этого стало немного легче. Она зачерпнула ладонью вонючую воду и плеснула себе в лицо. А потом ещё раз. Кровь и трупная жижа неупокоенных мертвецов стекали по её щекам бурыми ручейками.
Рядом плюхнулся Скаидрис, хлюпая красным распухшим носом — забавным жителям городка удалось таки засветить ливу в наглую морду. Отдышавшись, он перевалился на бок и навис на женщиной, которая умывалась водой из сточной канавы.
— Зацепили? Дай посмотрю.
Левое обнажённое предплечье Соткен покрылось коркой из крови и грязи; оттуда обильно текло. Скаидрис несколько раз нажал на рану, извлекая из измученной женщины хриплый писк, после чего скептически оглядел детали её гардероба: болтающийся броник, тесный этнический жилет и рваный сарафан, плавающий в канаве обмякшим парашютом.
— Эх, тётя, — укоризненно вздохнул лив и стянул с себя кенгуруху: мёртвый Беджрих Сметана насторожился, выкатив белки незрячих глаз.
Оторвав полоску тряпки, Скаидрис перетянул руку Соткен выше локтя, закрывая глубокую рану. Сработал инстинкт: раненая вытянула вперёд бинтуемую конечность, поработала пальцами, сжимая и разжимая кулак.
— Неа, — улыбнулся лив, — Вмазаться нечем, это не третий «Fallout», тут нет ни ментат, ни винта — будем пробиваться без допинга. Это хардкор, тётя. «Травма», запредельный уровень сложности. И перманентная смерть с фулл-лутом в нашем случае.
Висельники раскачивались на своих верёвках с унылым скрипом, узенький проулок завалило обезглавленными трупами, воняло, как в братской могиле.
— Вставай, — рука Скаидриса на ощупь напоминала дохлую лягушку.
Они снова двинулись вперёд. За балкой с повешенными улочка сворачивала и всё опять повторялось: угрюмый фахверк, распахнутые окна; в некоторых бушует сильный пожар, но пламя настолько тусклое, что не в силах осветить полумрак, висящий туманным полотном над проулками и дворами старинного города. Монотонная музыка стихла: Соткен слышались приглушенные голоса, детский смех, звуки плачущей скрипки, шорохи и женские стоны.
— Смотри, — кривушка потянула лива за рукав.
В трёх метрах от них, на мощёной мостовой, вновь расцвёл алый цветок огненной пентаграммы.
— Скай, — слабо прошелестела Соткен, — Ведь этого не может быть, это же бред какой-то. Мы не можем оказаться в долбаной виртуальной реальности.
— Можем, — отрезал лив.
— По крайней мере, здесь не должно быть больно — это же грёбаная игра, я так понимаю, — настаивала кривушка.
— Уже нет, — ухмыльнулся тру-метал, — Береги патроны, чудес не будет: надежды найти коломёт уже нет. Умирать здесь придётся по-настоящему — мучительно, страшно и нихера не быстро. Поэтому прекрати копаться в своём сознании: забудь про все эти «виртуальные реальности», «игры», про этот самый «бред какой-то» и просто постарайся выжить.
— Я не должна быть здесь, — процедила Соткен, — Это испытание приготовлено для тебя: это твой кошмар и твоя травма. Я здесь очутилась по чьей-то досадной ошибке.
— Я никогда бы не ступил в пентаграмму, — парировал Скаидрис,— Возможно, ты послужила педалью сцепления: совместила зубцы моего сознания и этого мира; активировала ловушку, приготовленную мне, а дальше твоя судьба уже не имеет значения. Как тебе такой вариант?
Соткен сплюнула на землю. Лив кивнул:
— Никто не хочет думать о себе, как о наживке: все думают, что мир вертится вокруг их собственного эго. Пошли.