Кого не взяли на небо
Шрифт:
Проёмы коридоров, по которым они передвигались, обволакивал плотный, белёсый туман, он светился сам по себе, как бы изнутри и благодаря этому они могли видеть. Бежали быстро и долго. Трабл уверенно выбирал нужные повороты и они неслись, словно два зайца, преследуемые страшным, невидимым хищником. В смысле, не этим уродцем с жвалами и косичками, а обычным, лесным. Волком или медведем. На очередном повороте солдат резко остановился, и Ютта врезалась в его мускулистую спину, смяв нос об пропитанную солдатским потом грязную армейскую куртку.
— Parezco estar perdido, — хрипло произнёс Горе, тяжело вдыхая лучащийся
— А по-русски никак?
Ютта тоже запыхалась, но меньше: полковникнаходилась в прекрасной физической форме, плюс гораздо под большим количеством дармового амфетамина.
— Слово смешное «пердидо». Короче я не уверен, но...
— Да поняла я, знаю испанский, но ты не ссы, как говорят у вас в России, мы пойдём сначала направо, потом, если ты не узнаешь путь, вернёмся и пойдём налево, а потом, если опять будешь не уверен — снова вернёмся и пойдём прямо.
Трабл грустно покивал коротко остриженной головой и виновато взглянул на женщину.
— Дело в том, что это не первый поворот, в котором я не уверен. А точнее я уверен: это — нихера не тот поворот. Не тот, что нам нужен.
— Ну пиздец. Что же ты раньше не сказал, русский солдат? И сколько таких поворотов, в которых ты не уверен, уже было?
— Три. Этот — четвёртый.
— Ебать-колотить.
Ютта прислонилась к сочащейся влагой бетонной стене и безвольно сползла в пелену тумана, усевшись на стальной пол.
Трабл походил вокруг, виновато пошмыгал носом и присел рядом.
Женщина посветила ему в лицо фонариком.
— Как же так, Трабл? Монакура сказал, что ты...
Она замялась, подбирая нужное русское слово.
— Он сказал, что ты — шаман. Ясновидящий. Он сказал, что ты предсказываешь судьбу и гибель. Такие, как ты, не могут ошибаться и всё знают. Уж пару поворотов запомнить могут.
Трабл ещё больше поник головой и скорбно пролепетал:
— Никакой я не шаман. Монакура мне льстит. Ладно, сейчас отдохнём, вернёмся ко входу, и попробуем ещё раз. В одном я точно уверен:опасность и гибель пока что не грозят нам. Эти твари не знают, что мы здесь.
Его монолог прервался глухим гулом. Что-то неслось прямо на них. Неслось из темноты коридора, что темнел прямо перед ними. Ютта одарила бойца саркастической улыбкой.
— Ёп твою мать, прорицатель. Ты опять лажаешь. Бежим.
Женщина-индеец, одетая в камуфлированную форму бойца американской армии и русский диверсант с насмерть испуганной рожей, бросились прочь: туда, откуда только что появились. Шум сзади нарастал; не оставалось ни единого сомнения — их настигал рой саранчи. Ютта пронзительно вскрикнула и резко замедлилась. Что-то больно ужалило её в босую ступню, и застряло там.
Она схватила за плечо бегущего впереди Трабла, но боец, не обернувшись, высвободился из цепкой хватки полковника, и исчез за очередным поворотом. Ютта лишь раскрыла пересохший рот, но звука не последовало. Женщина ещё некоторое время хромала, потрясённо взирая вслед беглецу, но уже через пять мучительных шагов окончательно остановилась. Она опустилась на холодные рёбра стального пола, и, зажав в зубах фонарик, осмотрела повреждённую пятку.
Какая-то мерзкая хрень, похожая на шип растения и рыбью кость одновременно, торчала из её маленькой, изящной ступни. Ютта, не раздумывая, резко дёрнула занозу, и в её глазах вмиг всё потемнело от боли, настолько пронзительной, что казалось: ей в пятку с двух мощных взмахов молотка забили острый раскалённый гвоздь. Кровь хлынула, как из перерезанной жилы.
Когда мучительные ощущения слегка притупились, Ютта ещё раз осторожно потрогала занозу — та, будто рыболовный крючок, плотно сидела в её теле. На вторую попытку освободиться от неё не оставалось времени — его хватило лишь на то, чтобы снять с шеи штурмовую винтовку, прежде чем в белёсом тумане тоннеля показались первые гротескные силуэты.
Она не стала выжидать. Она знала: все эти кинематографические дешёвые уловки: «Не стрелять, пусть подойдут поближе», «Стоим, стоим, стоим, блядь» и тому подобная ересь: всё это — полный и голословный пиздёж. Если ты видишь противника и способен его поразить, рази, ибо «periculum in mora»—«промедление смерти подобно».
Её винтовка издала сухой треск и первых тварей срезало, как косой. Стреляла она виртуозно. Рой замедлился, осыпался грудой ржавого железа и прозрачных крыльев. Однако расстояние между ним и женщиной неуклонно сокращалось; все пули Ютты достигали своей цели, но многие отскакивали от ржавых лат саранчи; твари подбирались к ней. Стеная и охая от боли в раненой ноге, Ютта отковыляла на несколько шагов назад и, обернувшись, вновь открыла огонь.
Вот и всё. Больше отступить не получится. Есть время только на то, чтобы заменить винтовочный магазин, но и тот опустеет слишком быстро. Отпустив гашетку, Ютта расстегнула кобуру своего М17, пытаясь вспомнить, сколько патронов осталось в обойме: она хотела положить столько тварей, сколько ей позволит количество пуль, прежде чем она засунет ствол себе в рот и разнесёт свои мозги последней. Подсчёт боеприпасов немного отвлёк её от убийства — она замешкала, и сразу же поплатилась за это.
Тварь, прыгнувшая сначала на стену, затем на потолок и вновь на пол, встретившись лицом к лицу с Юттой, оказалась быстрой, как мангуст. Шлема на ней не было, желтоватые, спутанные волосы липли к сморщенному, иссушенному лицу; мутные бельма глаз тлели тусклым огнём, возвещающим обречённым скорую и мучительную смерть. В золотой венец, намертво вкрученный в череп этого отродья, впаяны чёрные, блестящие камни. Те сверкали будто очи ворона. Чудовище, опершись на две мощные задние лапы, оканчивающиеся единственным изогнутым когтем, развернулась боком и сразу обратно. Свистнул её ужасающий хвост, лезвие летело точно в шею полковника. Ютта не дрогнула; моментально опрокинувшись на спину она несколько раз выстрелила в промежность твари. Клинок просвистел где-то сверху, саранча открыла свой безгубый рот и фонтан тёмной крови обдал лежащую на спине женщину.
«Встать уже не получится, но можно слегка приподняться, чтобы убивать».
«Этого». Выстрел.
«Ещё этого». Два выстрела.
«И этого». Выстрел.
«И вот этого». Выстрел.
«И этого гандона». Два выстрела.
Ладно, хватит. А то она не успеет застрелиться.
«Прощай, моя девочка. Мама не придёт. Помни; твойум — вечен и несокрушим».
Что-то схватило её за армейские ботинки, связанные вместе и висящие за спиной, а потом потащило волоком по стальному полу. Шнурки больно врезались в шею, но интуиция подсказала: её не убивают, но пытаются спасти.