Кого не взяли на небо
Шрифт:
Саранча, уже тянущая вперёд уродливые передние лапки в надежде взять её живой, попадала навзничь, словно полевые васильки, настигнутые внезапными злыми градинами. Ютта даже не обернулась, она знала, кто пытается её спасти или задушить. Трабл протащил её ещё метра два, а потом наконец-то отпустил её ботинки. Ютта потёрла шею, сменила магазин, и поднялась на одно колено.
Стоя на одном месте они некоторое время в упор расстреливали нападающих, и казалось, что те вот-вот их достанут, но, когда у обоих бойцов уже заканчивались патроны и стойкость, твари вдруг отступили: пропали так же внезапно, как и появились. Седая мгла успокоилась, словно море после шторма,
— Почему так долго? — произнесла полковник очередную знаменитую киношную фразу.
* * *
— Почему ты бросил меня одну, русский солдат?
Она раскрыла жёсткий замок сильных рук, сомкнутых на крепкой шее несущего её Трабла, и мочка его уха моментально оказалась в цепких и пронзительно острых, как у кошки, коготках. Они впились в нежную плоть и на обнажённую мужскую шею упала пара алых горячих капель. Трабл взвыл от боли, его мускулистое тело напряглось, он приподнял свою ношу легко, как пёрышко вверх, и зарычав, точно дикий пёс, зарылся лицом в чёрные, как смоль, женские волосы.
— Тебе нравится боль, малыш. Хочешь ещё?
Смуглые пальцы сжались ещё сильнее — алых каплей прибавилось. Ютта приподняла голову, её большой и влажный рот приоткрылся. Трабл с глухим урчанием впился в предложенное, словно собака в неожиданно найденную сахарную косточку. Шаги босых ног, замедлились, заплелись, а потом и вовсе превратились в невнятное топтание на месте. Ютта, тяжело дыша, оттолкнула голову солдата, развернулась в держащих её железной хваткой руках и крепко оплела мужчину всеми своими изящными конечностями. И они забыли про всё на свете.
* * *
Белёсый, сверкающий туман рвался под её гусеницами, словно серебристая паутина, не в силах удержать в своём вязком плену яростного шершня. Обрывки прозрачных крыльев, ржавое железо и кости покойников, шуршали и хрустели под брутальными протекторами, будто сухие ветки. Она медленно продвигалась вперёд, по сумрачному тоннелю, устланному телами павших демонов. Она отключила все фонари — туман, что пришёл из преисподней вслед за Губителем, давал достаточно света. Достаточно света, чтобы рассмотреть сплетённые, соединённые тела мужчины и женщины. Он держал её на весу, подхватив под бёдра и прижав спиной к стене. Она крепко обхватила его мощный торс голыми ногами и двигалась, будто танцующая кобра, раскачиваясь и извиваясь всем телом. Мокрые прямые волосы липли к искажённому лицу, она откидывала их в сторону изящными взмахами головы, громко стонала и всхлипывала. Мужчина глухо хрипел, будто его душили. Он выпятил нижнюю часть тела, которую она использовала для своего магического танца, а ртом пытался поймать её скачущие вверх и вниз возбуждённые коричневые соски.
Громко чавкало и смачно хлюпало, будто бы кто-то ковырялся корявой палкой в густой болотной жиже.
Стальное создание, созданное руками человека, но обретшее сознание и сердце, остановилось, заворожённое зрелищем. Она узнала женщину, она шла за ней, но теперь не решалась окликнуть её. Не решалась, потому что боялась всё испортить. Она хотела смотреть на этот танец человеческой любви ещё долго. Пока эти странные люди не закончат его, или пока не придут демоны, чтобы снова попытаться убить их.
Когда она только-только родилась, её человеческая мама, та, что сейчас протяжно стонала, принимая в себя твёрдый член самца, рассказывала ей, что акт любви можно сравнить лишь с ощущениями кровавой битвы. Наверное думала, что её приёмная стальная дочь не поймёт другого объяснения. Мама ошибалась. Она бы поняла. Зрелище одновременно отталкивало и притягивало, внутри её стального тела ритмично перестукивало и сладко ныло невидимое металлическое сердце.
* * *
— Так почему ты бросил меня, русский? Я же пыталась остановить тебя, сказать что...
— Я видел, что ты подвернула ногу. Значит бежать не сможешь. Но сможешь стрелять. А значит задержишь рой. А значит я слетаю по-быстрому, найду, где лажанул, отыщу правильный путь и успею вернуться за тобой до того, как эти твари тебя выпотрошат.
Ютта ошарашенно уставилась на своего недавнего любовника. Её рука, сжимающая лезвие армейского боевого ножа, на кончике которого розовела гигантская горка порошка, застыла на пол-пути к прекрасно очерченным индейским ноздрям. Трабл пригнулся, накрыл её руку своей ладонью, поднёс лезвие к своему лицу и моментально всё снюхал. Ютта Аулин ткнула ножом в жестянку, которую она держала в другой руке — на клинке вновь образовался розовый кулич.
— И что, нашёл?
— Нашёл.
Ютта Аулин молча одарила бойца долгим уничтожающе-восхищённым взглядом после чего, изящно и чувственно, употребила.
— Тогда в путь, русский солдат, хули мы тут рассиживаемся.
Её сомнительное воодушевление вмиг прошло, лишь только Ютта вскочила на ноги. Розовый порошок не излечил её ногу. Издав протяжный писк, она опять сползла по стенке на задницу.
Трабл зажал в зубах фонарик и, схватив раненную конечность, приблизил означенную к своему хищному и испуганному лицу. Ага. Хищному и испуганному. Вы видели, как стремаются волки? А тигры? Уши прижаты, усы топорщатся, клыки оскалены, ещё шаг и вцепится прямо в рожу. Так что нехуй морщиться, уважаемый читатель.
Тонким, изящным, как у гитариста, пальцем, он подковырнул странную занозу, торчащую из маленькой женской ступни. Ютта еда сдержалась, чтобы не втащить партнёру с левой в бровь.
— Это надо вытащить, Ютта. Промедола? Или после?
— После, русский. Потерплю. Только давай быстрее, и бурбона ливани.
Трабл вытащил плоскую флягу — перешедшую к нему трофеем собственность злосчастного Свиздарика, укокошенного главой раньше, и, сделав большой глоток, протянул женщине. Ютта приняла сосуд и щедро полила алкоголем свою измученную пятку. Потом глотнула, окропила лезвие ножа и протянула клинок бойцу. Горе оскалился, прицелился...
Вот и пришло время говорить.
— Брось нож, русский, и отойди от моей мамы. Держи руки так, чтобы я их видела. Вы чё, совсем обдолбались? Что за нахуй тут творится?
— Здравствуй, Элис.
Трабл нарочито медленно положил нож на пол, ногу Ютты туда же, поднял руки над головой и медленно переваливаясь, как жирный капитулирующий гусь, на корточках, отковылял прочь от женщины.
Голова Ютты резко дёрнулась на голос, она поспешно вскочила на ноги и охнув, упала.Встала на четвереньки и поползла на коленях туда, где сквозь светящийся туман проступили очертания чего-то, ощетинившегося стволами. Разноцветные лампочки на стальной башенке засверкали всеми цветами радуги, влага, вмиг скопившаяся в уголках всех многочисленных очей робота, многократно усиливала яркие вспышки — Элис не могла скрыть своих чувств. Она, жужжа и потрескивая, медленно приблизилась к ползущей навстречу женщине. Руки Ютты обвили склонившуюся над ней стальную головёнку и женские губы прижались к холодному, потемневшему от пятен гари, отработанного масла и засохшей крови, металлу.