Кого за смертью посылать
Шрифт:
Они принесут «Гнома» в свое жилище, попытаются разобрать… Слушаюсь, сэр.
Есть стартовать, сэр.
— Ал, нельзя же их так оставлять… Это же все равно что разбрасывать мины-игрушки… Они уходят, командир!
— Ничего нельзя сделать, парень. Приказ есть приказ. Будем молить Бога, чтобы они оказались наркотическим видением. Эд, угадай с трех раз, что лучше — психушка или военный суд?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Пономарь пройдет ли пеший,
Псарь проедет ли верхом,
Всяк, крестяся, молвит:
«Леший Загулял не пред добром!»
В многоборских дебрях было сразу два хозяина: собственно Леший и Боровой.
Долгие, долгие годы велся между ними спор насчет того, где кончается лес и начинается бор, чем лес отличается от бора, кому должны подчиняться звери, птицы и насекомые, которые никаких границ не признают. Поздней осенью, перед тем как залечь в спячку, Леший с Боровым устраивали между собой настоящее побоище: поднимались в росте до самых высоких деревьев и под вой ветра, выворачивающего стволы из земли, начинали со щелчка, а доходили до кулака, так дрались, что волоса в кулаках оставались, награждали друг дружку зуботычинами, затрещинами, оплеухами, пинками, тычками, били под микитки, по сусалам, под дых, сворачивали скулы, пересчитывали ребра, чужую бороду драли, а свою подставляли, задавали чесу, высекали искры из глаз.
После чего, обессилев, составляли в очередной раз разметную грамоту, соблюдать которую ни тот, ни другой не собирались.
В такие дни умные люди со двора не выходили, и даже дураки не решались казать нос из дома.
Потом, битые да измученные, расходились Леший и Боровой по берлогам, в глубоком сне забывали старые побои и грезили о новых.
Весной старые обиды как-то сами собой забывались. Соперники вылезали на солнышко, сладко потягивались и даже начинали спрашивать друг дружку о здоровье, посылали четвероногих гонцов в столенградский кабак, глухо чокались бочонками, клялись в вечной дружбе, вместе наводили порядок в самых глухих чащобах и, наконец, садились маленько поиграть в кости. Чем заканчивалась игра, уже понятно.
Но сейчас, после загадочного исчезновения Смерти, лесные хозяева, хоть и не так скоро, как люди, но спохватились, а уж беду почувствовали куда глубже, чем люди. Леший накладывал лапу на березовый ствол и слышал, что дерево хоть и не умирает, но и не живет, как положено, не тянет влагу из земли, не желает шуметь листьями и стряхивает их, словно тягостную ношу. А листья прошлогодние не преют, не перегнивают, не рассыпаются в жирный земной прах, дающий силу семенам для прорастания, и семена, благополучно перезимовавшие, не дают побегов, не подставляют солнцу узкие зеленые ладошки за другой, светоносной силой, лежат напрасно в земле, словно мертвые камушки.
Птицы успели свить гнезда и снести яйца, но только зря сидели на них в недоумении, потому что птенцы не желали разбивать скорлупу и обсыхать на солнце с разинутыми ротиками в ожидании вкусных червячков. Птицы тревожно перекликивались межцу собой и убеждались, что у соседей и родственников происходит то же самое. Одна кукушка, распределив свое потомство по чужим домам, беззаботно считала людям и зверям несметные будущие годы.
Пчелы, у которых соображения еще меньше, чем у птиц, собирали по привычке мед, исправно заполняли соты, но кормить их сладким золотым содержимым было некого — пчелиные царицы дремали, не желая выводить потомство.
Металась между деревьями испуганная волчица — наступило уже время учить детей правилам лесной жизни, но волчата продолжали оставаться слепыми и еле-еле передвигались на разъезжающихся некрепнущих лапках.
Волк своими пронзительньши глазами смотрел, как уходит от него олень с перегрызенной глоткой, как трепыхаются на траве остатки недавно пойманного зайца, как деловито взбегает на дерево дочиста обглоданный скелетик бурундука.
Медведь разрывал муравейник, желая полакомиться муравьиными яйцами, но убеждался, что в куче хвоинок и палочек ничего нет, а сами муравьи выстраиваются в полки и дружины и направляются куда-то на восход в надежде найти правильную землю.
Лесные жители мало-помалу отвыкли есть друг друга, хищничали тоже единственно по привычке, и Лешему с Боровым пришлось объявить в своих владениях перемирие, которое бывает лишь во время больших пожаров — чтобы зверье не калечилось понапрасну. И звери в этом оказались умнее и послушнее людей. Они сбивались в стаи и сидели, поджав хвосты, в ожидании. Никто не выл, не ревел, не тявкал и не верещал — только птицы, как заведенные, исполняли свои песни, но веселья это не прибавляло.
Лес перестал жить — он просто существовал.
…В такой лес и вышли лунные странники из Беломоровой землянки.
— Ума не дам — чего они своего собственного сундучка так испугались? — сказал Жихарь и хотел было сесть на этот самый сундучок.
— Не смей! — крикнул Колобок. — Видишь — три черных лепестка в желтом кружочке? Я же говорил — там Смерть.
— Что-то не видел я в нем никакой Смерти. Так, что-то стукает, грюкает, буковки огненные мельтесят…
— А то и мельтесят, — сказал Колобок, — что через три дня этот сундучок ка-ак грохнет! И все вокруг сгорит!
— Так, значит, это всего лишь оружие? — спросил Яр-Тур.
— Не совсем, — сказал Колобок. — Это не простая Смерть, а Ядерная. В каждом самом мелком теле есть ядро, в ядре — сила, и если эту силу враз выпустить…
— О таком оружии повествуют древние книги, — сказал Лю Седьмой. — Оно способно убивать и после удара, на расстоянии.
— Кого теперь убивать… — махнул рукой богатырь, но садиться на сундучок все-таки не стал.
— Какой великой отваги эти рыцари — сэр Алан и сэр Эдгар! — воскликнул король. — Отправиться на Луну, не заручившись магической поддержкой, надеясь лишь на удачу и на крепость металла! Ведь для них не было там ни тепла, ни воздуха. Поэтому на них были такие безобразные доспехи. Надеюсь, что по возвращении они получат заслуженную награду. И я догадываюсь, почему они привезли туда этот таинственный ящик! Значит, он содержит оружие такой силы, что его нельзя применять на земле…
— Еще как применяли, — сказал Колобок. — Помню, качусь это я по степи, ковыли шумят. Потом взлетаю вверх, еле успел свои изюминки закрыть. Уши заложило, правый бок обуглился. А в земле такая дыра, что целый город войдет…
— Что нам с того, — сказал богатырь. — Нет такого врага на свете, против которого… А смешно эти молодчики на Луне разговаривали, словно лягушки:
«фак-фак-фак!»
— Постой-ка, парнище, — сказал Беломор. До тех пор он пребывал в скорбном и повинном молчании, хотя никто его ничем не попрекал. — А ведь есть такой враг.