Когорта
Шрифт:
Лунин вновь кивнул. Итак, товарищ Вечный решил сделать ставку на Белую армию и рыночную экономику. Эксперимент Номер Два…
– Зачем вы все это мне говорите? – Для вашего же блага, – пожал плечами полковник – Я уполномочен сообщить, что вы можете спокойно возвращаться домой. Ваши конфликты с известными… и неизвестными вам личностями и структурами были, по сути, недоразумением. Вы боролись с большевизмом, не зная, что тот, о ком мы уже говорили, сам изменил свою позицию. Просто не все структуры вовремя, так сказать, перестроились. Очень жаль, что эта борьба стоила стольких жертв, Николай Андреевич!
Келюс не стал спорить. Кажется, здесь его считали убежденным врагом большевизма, согласным ради этого на участие в Эксперименте Номер Два.
– Кстати, если ваш запал еще не прошел… Вы, кажется, осведомлены о Крымском Филиале? Вот пример той самой старой и совершенно ненужной структуры. Между прочим, господин Плотников вызвался с этим Филиалом покончить. Не желаете присоединиться?
И вновь Лунин почему-то не удивился. Все верно, Ухтомркий как-то обмолвился об их основном задании…
– Так что можете спокойно возвращаться домой – а там видно будет. Да, еще одно. Надеюсь, Ольга Константиновна Славина чувствует себя хорошо?
– Благодарю вас, – кивнул Келюс. – Ваше внимание чрезвычайно, бином, трогает!
– Господин Плотников совершил ошибку, – задумчиво проговорил полковник, не обращая внимания на иронию собеседника, – поддался эмоциям… Но с научной точки зрения это тоже интересный эксперимент. Ну, пусть все идет как идет… А этих юных большевиков с Тускулы в ближайшее время отправят обратно, нечего им в чужие дела соваться!
– Тускула – это что, Утопийская республика? – заинтересовался Лунин. Похоже, на этой тихой вилле знали действительно немало любопытного.
– Не совсем. Но мы друг друга поняли.
…Обратно Лунина вез другой автомобиль, куда меньший, но с такими же зашторенными окнами. Впрочем, по трамвайному шуму за окнами Лунин сообразил, что вилла, где он побывал, находится не так далеко от Окраинной. Возвращаться туда не хотелось, и Николай попросил шофера подбросить его на Университетскую горку.
В библиотеке оказалось неожиданно много посетителей. Лунин вспомнил, что на носу сентябрь, а значит, и новый учебный год. В большом зале места оказались заняты, и сотрудник, хорошо помнивший Николая, посоветовал пройти в Зал Раритетов, где было посвободнее.
Зал Раритетов оказался просто большой комнатой, где стоял десяток столов, а в центре располагалась квадратная стеклянная витрина. Николай, никогда здесь не бывавший, с интересом стал рассматривать старинные, почерневшие от времени фолианты, лежавшие под толстым стеклом. Рядом с древними книгами находилось нечто уже совсем непонятное – черные потрескавшиеся свитки, листы желтой, надорванной по краям бумаги, исписанные легким неровным почерком, и что-то, напоминавшее разрезанные пополам огромные сухие листья дерева.
– Любуетесь? – услыхал он знакомый голос. – Добрый день, Николай Андреевич.
Келюс обернулся. Рядом с ним стоял профессор Кагаров.
– Здравствуйте, Евгений Георгиевич, – обрадовался Николай. – Действительно любуюсь. А что это?
– Здешняя гордость. Пальмовые листья с древнеиндийскими священными текстами. Говорят, по ночам они светятся. Мои студенты пытались проверить, но безрезультатно. Тут много редчайших инкунабул… А эти желтые листочки – письмо генерала Бонапарта из Египта.
Николай поднес руку к стеклу. Внезапно знак на груди налился тяжестью, запульсировал, и Келюс услышал совсем рядом резкий молодой голос, диктовавший по-французски: «Гражданин Талейран. Спешу известить вас…»
– Письмо… Талейрану?
Вспомнились странные слова Чаровой о голосах духов. Или ему снова чудится?
– Знали или угадали? – удивился Катаров. – Да, Талейрану. Тогда они еще не были знакомы, только переписывались… Давно вас не видел, Николай Андреевич. В деревне были?
– В контрразведке…
Кагаров секунду помолчал, а потом самым равнодушным тоном предложил выйти на лестницу и перекурить.
– Не смею спрашивать, – тихо заговорил он, прикуривая от громоздкой самодельной зажигалки, – но… что-то серьезное?
– Серьезное, – согласился Лунин. – Но, кажется, обошлось.
– Дай-то бог! Вы знаете, в девятнадцатом мы все так ждали Деникина! Думали, уйдут красные и все станет по-прежнему… Вы слыхали о концентрационных лагерях?
– Слыхал…
Об этом уже не первую неделю говорил весь Харьков.
– Вводится полная паспортизация, запрет на выезд из города. Но это мелочи по сравнению с тем, что будет… Николай Андреевич, чем я могу помочь? Может, поговорить с коллегами? Мы могли бы обратиться к командующему…
– Спасибо, – улыбнулся Келюс. Наивная российская интеллигенция, пишущая петиции начальству, оставалась верной самой себе.
– Но все-таки… – профессор вздохнул, – если наша общественность, как всегда, бессильна, то, может, вам смогу помочь я?
– Сможете, – неожиданно для самого себя ответил Николай. – Вы ведь специалист по демонологии? Пойдемте…
Они вернулись в Зал Раритетов, и Келюс набросал на листке бумаги знак, так поразивший Чарову.
– Ваш небесный покровитель? – улыбнулся Катаров. – 'Но если серьезно… Это, конечно, Солнце. Знак очень древний, встречается в Индии, Турции и на Балканах, говорят, есть находки даже на Урале. А в каком значении он стал известен вам?
– Это дхарский знак. Знак Гхела Храброго.
– Дхары… – задумчиво проговорил профессор. – У кого-то из византийских авторов есть упоминание о народе «даров», которые жили в Греции еще до легендарных пеласгов. Люди-великаны… А в античное время этот знак, его называли Бегущее Солнце, широко использовался в магии. Причем считался одним из самых могучих…