Коготок увяз...
Шрифт:
– Нет, – покачала я головой и кивнула в сторону комнаты, – проходите…
Ну, вот вам, Татьяна, и расплата… Вы производите вид больного человека. Хотя, конечно, Пономарев мог быть и повежливее. Как-то бестактно у него это получилось. Нельзя говорить настоящей леди, что у нее не все в порядке с внешностью. Впрочем, ладно… Прощу его. Так уж и быть.
Он вошел в квартиру. Я быстро привела себя в более-менее пристойный вид. В комнату я вошла уже вполне приличной, и мой гость встретил меня улыбкой:
– Танечка, хочу
– Александр Борисович, – тихо начала я, – меня не трогают ваши отношения с супругой. Поверьте мне, я не отношусь к людям, которых можно безнаказанно обидеть. Ответьте мне только на один вопрос: вы – интеллигентный и нормальный человек. Вы – симпатичный человек. Неужели вы могли так в нее когда-то влюбиться?
– Таня, жизнь – сложная штука, – сказал он, отводя глаза.
Он не любил ее, грустно признала я. Мне стало его жаль. Очередная жертва института семьи и брака… Хотя – какого черта он позволил сделать из себя жертву?
– Вы с утра пьете? – осведомилась я.
Он вскинул на меня глаза и покачал головой. Потом подумал и сказал, махнув рукой:
– Впрочем, почему бы один раз не нарушить догмы?
– На вашем месте я бы только и занималась разрушением чужих догм, – вздохнула я.
– Я не могу, – вздохнул он. – Она больная. Причем, знаете, Танечка, ведь она до замужества не болела. В ее болезнях я виноват…
Господи, я с трудом удержалась от трехэтажного мата! Что у нас за мужики? Одни – полные дегенераты, воображающие себя подарками судьбы! Другие – симпатичные, умные, зарабатывающие деньги, способные любить – и впавшие навечно в комплекс неполноценности! Нет, не в комплекс… В манию неполноценности!
Сидит себе на его шее этакая дуреха, повелевает им, как хочет, с ума сходит от безделья, да еще и пилит его! Причин-то множество! То на базар в субботний день как положено не пошел, то пять миллионов срочно не выложил на стол на бабскую прихоть! А сама-то и не красавица, и не умница, и не талант… Но это дело второстепенное. Неважное. Во всех я, душечка, нарядах хороша…
– Раз вы ей так испортили жизнь, почему вы не разведетесь?
Мой вопрос его удивил. Развод, видимо, воспринимался как Страшный суд.
– Ну, что вы, Танечка! Мы столько вместе пережили… И потом – как она без меня проживет?
Как она без моих денег проживет – так оно было бы вернее. Сами мы работать не умеем, а аппетиты у нас, известное дело… Чтоб дом был полная чаша… Чтобы подруга от зависти в корчах померла… Чтоб никоим образом княгиню Марью Алексевну не оскорбить в ее представлениях о человеческих предназначениях.
Мы начали пьянеть. Вино было домашним и крепким. Александр Борисович разговорился. Он рассказывал мне о молодости, когда «Люсенька» была веселой и симпатичной. А потом случилась напасть. Она начала болеть. После того как Вовик родился. И очень она свои болезни переживала. Свет белый
Основной задачей мужского существования Люсенька справедливо полагала обеспечение своей персоны всем необходимым. Сначала это касалось Александра Борисовича. Но Володя тоже очень скоро попал под ее влияние и решил пытаться заработать деньги. Дом весьма быстро действительно превратился в требуемую чашу, полную уже через край. Но Люсенька отчего-то не успокаивалась. Она требовала, чтобы муж и сын выходили с ней под руку во двор и улыбались. Сидящим на лавке старушкам. Она требовала создания видимости идеальной советской ячейки общества.
Первым взбунтовался Володя. Его такие прогулки быстро стали раздражать. Он познакомился с Борисом и начал пропадать у него. Назло матери… Она злилась, а он радовался. Он полностью принял ее условия, но перевернул их на свой лад. Теперь он сохранял видимые приличия. Им могли быть довольны все окружающие. Лощеный, воспитанный мальчик, не подрывающий моральных устоев общества. И неважно, чем занимается этот мальчик, когда общество отвлекается от него, переключаясь на другие индивидуумы.
Назовите подобное явление как хотите. Можете сморщиться, сказать: «Фу, какое уродство…»
Но мое святое убеждение – все это когда-то четко обозначил Гойя, назвав серию офортов «Сон разума рождает чудовищ». Поэтому не обессудьте – своих чудовищ мы наплодили сами. Этим самым сном разума.
Я вздохнула. Потому что теперь я поняла – Володя вообще жил назло матери. И позволил себя убить тоже – назло. Матери.
– Я бы ее поколотила, – мрачно сказала я, когда он закончил рассказ.
– Что вы, Таня, – испуганно посмотрел он на меня, – она же больна!
– Послушайте, – возмутилась я, – у меня есть одна знакомая. Она попала в молодости в аварию. У нее травма позвоночника. Я не видела более светлого человечка… И уж поверьте мне, я никогда не слышала от нее жалоб на здоровье. Она вообще воспринимает любой намек на ее болезненное состояние как оскорбление! А ваша жена, простите, просто садистка! К тому же садистка, сходящая с ума от безделья… Ей нужны психиатр и трудотерапия. Но сначала я бы ее поколотила!
Возражать он мне не посмел. Наверное, побоялся, что из-за недосягаемости его супруги я поколочу его самого.
Глупость какая!
Мои размышления прервал телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала омерзительно-скрипучий голос Люсеньки:
– Татьяна?
Тон, конечно, был высокомерен чрезвычайно. Мне захотелось надерзить сразу.
– Я слушаю вас, – сдержалась я.
– Где Александр?
«Спит после отличного секса», – вертелось у меня на языке. Я повернулась к нему. Он замахал руками. Поняв, кто звонит, он испугался. Говорить с супругой ему не хотелось.
– Не знаю, – соврала я.