Когти Каганата
Шрифт:
– А-а, десант, гады, высадили?! – заорал он, перекрикивая пушечный гром. – Врёшь, не возьмёшь, фашистская сволочь, я тебя сразу узнал. Даром, что загорел ты как цыган…
«Ах, вон что: Миша меня за перебежчика принимает, ведь тогда, в тридцать девятом, газеты писали о моём побеге в Германию», – внутренне ахнул Герман.
– Свой я, Миша, прекрати балаган! – вскричал он, отступая.
– Гитлеру ты свой, а также Гиммлеру, Геббельсу и Герингу! – рявкнул Артюхов – За нашими советскими богатствами пришёл, вражина?! Так вот тебе!
Герман еле успел уклониться от свистящего клинка.
«Никольского позвать? – мелькнула мысль. – Хорош же я буду в его глазах! Немыслимый позор, лучше как-то самому справиться».
– Успокойся, и давай поговорим, – попытался он урезонить ополоумевшего учёного.
– Поговорим? Что, завербовать решил? Зря стараешься, всё равно я по-немецки не понимаю, – ехидно заявил тот, совершая косой рубящий удар.
Крыжановский, призвав на выручку всю свою сноровку, снова уклонился. За окном в очередной раз грянули выстрелы зенитных орудий.
– Вон как тебя там натренировали, – прошипел Артюхов. – Хорошая работа, нечего сказать! Но, погоди же, у нас против ваших гитлеровских приёмчиков свои методы найдутся – будёновские, да ворошиловские...
Крутанув финт, Михаил Капитонович сделал прямой выпад, выбросив далеко вперёд руку с саблей. Быть бы Герману проткнутым насквозь, если бы не выставил он перед собой, схваченный за мгновение до того, большой глиняный кувшин с широким горлом. В это-то горло и угодил ржавый артюховский клинок.
Бесспорно, когда-то и сабля, и кувшин знавали лучшие времена. Увы, времена те канули безвозвратно, ибо оба предмета, не перенеся встречи друг с другом, в один миг погибли – клинок сломался у самого эфеса, а кувшин, лопнув по окружности, разнялся в руках Крыжановского на две части.
– Сосуд Салтовской культуры! Один из немногих, дошедших до нас в целом виде, – голосом смертельно раненого человека возопил Артюхов.
Прыгнув вперёд, Герман одной рукой заломил ему руку за спину, а второй обхватил за шею – обломок сабли упал на пол, а археолог взвыл от боли:
– Варвар, немецко-фашистский варвар!
Не отпуская Артюхова, Герман окинул взглядом стол, за которым тот трудился перед неожиданным визитом однокашника. Там в беспорядке лежали человеческие кости, и стояла объёмистая банка формалина. Глядя на неё, Герман про себя ухмыльнулся: «Вот где источник столь завидного Мишиного возбуждения – надышался, поди». Вслух же он сказал:
– Ты тут, смотрю, окончательно рехнулся среди своих экспонатов!
Канонада за окном всё продолжалась. Из-за неё учёные прозевали появление Никольского. Войдя в помещение, младший лейтенант невозмутимо заявил:
– Товарищи учёные, простите, что прерываю ваши дружеские объятия, но Герман Иванович, пять минут уже прошло.
– Понимаете, меня тут за немецкого агента приняли, – решил признаться Крыжановский.
– Я-то понимаю, – всё так же ровно сказал Никольский. – А вот вы, товарищ профессор, за годы, проведённые вдали от родины, видимо, забыли, что суть советского человека заключается в бдительности. Так что сюрприз, как мне кажется, вышел обратного свойства – совсем не для товарища Артюхова, а для вас самого.
– Так вы что же…, – подал голос археолог, который всё ещё продолжал оставаться в неудобной позе с заломленной за спину рукой.
Спохватившись, Герман отпустил старинного приятеля и отошёл на шаг.
– Да-да, Михаил Капитонович, – важно кивнул Никольский. – Товарищ Крыжановский – никакой не предатель. Он только что вернулся из заграничной командировки, в ходе которой выполнял ответственное задание партии и правительства. Во избежание недоразумений, оговорюсь, эта командировка носила совершенно секретный характер, и интересоваться ею – значит, навлекать на себя подозрения в шпионаже.
– Подозрения в шпионаже…, – как эхо, повторил Артюхов, потирая плечо. – Теперь ясно…
Несколько секунд он переваривал новую информацию, а затем снова пришёл в возбуждение (видно, пары формальдегида продолжали по-прежнему воздействовать на нервную систему):
– …И очень рад, что ошибся. Герман, приятель, как славно, что я тебя не проткнул! А ты тоже хорош, тот ещё фрукт, задал мне трёпку! Ну, да чего уж теперь… Полагаю, как оно принято у русских людей после драки…
Археолог подмигнул по очереди обоим визитёрам, громко ударил в ладоши, а затем предложил:
– …Хлопнем по маленькой, тут в институте имеется изрядный запас спиритуса.
Герман в ответ развёл руками, а Никольский назидательно поднял палец и поправил Артюхова:
– Не у русских, а у советских людей, так говорить грамотнее. Что касается поступившего предложения, то я – «за», тем более что товарищ Берия с его гениальной прозорливостью всё заранее предусмотрел и распорядился выдать для такого случая сухпаёк. Вы поговорите, а я пока сбегаю в машину.
Когда младший лейтенант ушёл, два профессора крепко обнялись – теперь уже действительно по-дружески.
– Прости за сосуд, – с чувством сказал Герман.
– А-а, пустое, склею, не впервой. Да и какие наши годы, вот прогонит Красная Армия немцев, кончится война, тогда обязательно вернусь на Дон и ещё откопаю. И не один сосуд, а много!
– Если не ошибаюсь, Салтовская культура, к которой, как ты говоришь, принадлежит злосчастный кувшин, ни много, ни мало – основная культура Хазарского каганата? – поинтересовался Крыжановский.
– Так и есть, приятель, так и есть! – подтвердил Артюхов. – Думал, ты полностью зациклился на своём Тибете – ан, нет: кое-что ещё помнишь и о нашем благословенном Отечестве.