Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза
Шрифт:
Моголы привезли из Центральной Азии представления о камнях, сильно отличавшиеся от тех, какие были свойственны индийцам. Эти идеи проистекали из философии, эстетики и литературы персидского мира. Особое значение в нем придавалось не алмазам, а «красным камням света» [45] . В персидской литературе такие камни ценились как символы божественного в метафизике и наивысшей утонченности – в искусстве, как отражающие свет сумерек – шафак, заполняющий небо сразу после захода солнца.
45
Susan Stronge, Bejewelled Treasures: The Al Thani Collection, London, 2015. Р. 24–25.
Фирдоуси писал в своем великом «Шах-наме», или «Книге Царей»:
Когда солнце дало миру цвет шпинели,Темная ночь ступила на небесный свод [46] .Гарсиа
46
Assadullah Souren Melikian-Chirvani, ‘The Red Stones of Light in Iranian Culture’, Bulletin of the Asia Institute 15 (2001): 82.
47
Da Orta, Colloquies. Р. 342.
Абу-ль-Фадль также отводит почетное место красиво окрашенным и прозрачным красным камням в описании императорской сокровищницы Акбара в конце XVI века: «Сумма доходов столь велика, – пишет он, – и дела настолько процветают, что двенадцать сокровищниц необходимы для хранения денег, девять – для различных денежных расчетов, и три – для драгоценных камней, золота и инкрустированных украшений». Рубины и шпинели, разделенные на двенадцать классов, шли сначала; алмазы, которых было в два раза меньше, чем рубинов и шпинелей – сразу за ними, и алмазы шли вперемежку с изумрудами и голубыми корундами (сапфирами), которые Моголы называли «синий якут». Жемчуг шел в третью сокровищницу. «Если бы я стал рассказывать о количестве и качестве камней, которыми владел император, – писал Абу-ль-Фадль, – то это заняло бы целый век» [48] .
48
‘Allami, Abul Fazl, The A’in-i Akbari, translated and edited by H. Blochmann, New Delhi 1977, Vol. 1, ‘The Treasury for Precious Stones’. Р. 15.
Моголы, возможно, больше, чем любая другая исламская династия, превратили свою любовь к искусству и эстетические принципы в главную часть идентификации как правителей.
Моголы, возможно, больше, чем любая другая исламская династия, превратили свою любовь к искусству и эстетические принципы в главную часть идентификации как правителей. Они сознательно использовали ювелирные украшения и изделия, равно как архитектуру, искусство, поэзию, историографию и слепящий блеск своих придворных церемоний, чтобы зримо продемонстрировать свой имперский идеал, придать ему должное имперское великолепие и даже блеск божественной легитимности. Как отметил Абу-ль-Фадль, «короли любят внешнее великолепие, поскольку считают его образом божественной славы» [49] .
49
Там же.
Более того, Моголы были не просто энтузиастами искусств; на пике царствования Акбара они обладали непревзойденными ресурсами для покровительства им. Правили населением, в пять раз большим, чем их единственные соперники – Османы, имели около ста миллионов подданных, и к началу XVII века контролировали почти всю современную Индию, Пакистан и Бангладеш, а также Восточный Афганистан. Их столицы в наши дни назвали бы мегаполисами. «Второй такой страны не было ни в Азии, ни в Европе, – полагал иезуит, отец Антонио Монсеррат, – в отношении размеров, населения и богатства. Их города переполняли купцы, собиравшиеся со всей Азии. Не существовало искусства или ремесла, которое не было бы им известно».
Для неряшливых западных современников, ковылявших в своих штанах с гульфиками, одетые в шелка и утопающие в драгоценностях Моголы были живым воплощением богатства и власти – тем, с чем до сих пор ассоциируется слово «могол». В письме, написанном в 1616 году сэром Томасом Ро, первым послом Англии во дворце Великого Могола – императора Джахангира, к будущему королю Карлу I, сообщалось, что он оказался в мире невообразимого великолепия. «Император, – писал Ро, – был одет, а вернее, даже усыпан бриллиантами, рубинами, жемчугом и другими драгоценностями, столь великими и замечательными! Голова, шея, грудь, руки выше локтей, запястья, каждый его палец, на котором было надето минимум два или три кольца, были украшены россыпью бриллиантов, рубинов размером с грецкий орех, или даже больше, и жемчужин, поразивших мои глаза… драгоценности являются одной из его радостей, сокровищницей мира, – он скупает все, что появляется, и копит камни, как будто собирается строить из них, а не носить» [50] .
50
Sir William Foster, The Embassy of Sir Thomas Roe to India 1615–19, as Narrated in his Journal and Correspondence, New Delhi, 1990. Р. 270.
Джахангир (1569–1627), как понял Ро, был необычайно любознательным и умным человеком, наблюдавшим мир вокруг себя, и коллекционером редкостей – от венецианских мечей и глобусов до сефевидских шелков, кусков нефрита и даже бивней нарвала. Управляя империей и скупая великие произведения искусства, Джахангир в то же время активно интересовался разведением коз и гепардов, медициной и астрономией, испытывал ненасытный интерес к животноводству. Но прежде всего император был одержим геммологией и красотой драгоценных камней, которыми он щедро украшал себя в торжественных случаях, словно превращаясь в драгоценный объект. Фламандский торговец самоцветами Жак де Кутре писал после приема у императора: «Он сидел на богатейшем троне, и на шее у императора висело множество драгоценных камней и больших шпинелей, на руках были изумруды и крупные жемчужины всех видов, а с тюрбана свисали многочисленные большие алмазы. На нем было надето так много драгоценностей, что император казался идолом» [51] .
51
Quoted in Stronge, Bejewelled Treasures. Р. 29.
Многие страницы воспоминаний Джахангира «Тузук-и-Джахангири» посвящены его восхищению величайшими в мире драгоценными камнями и их коллекционированию. Этот процесс достигал апогея каждый Новый год, или Навруз, который Джахангир превратил в ежегодную торжественную церемонию: в это время все придворные должны были осыпать его драгоценными камнями, а он, в свою очередь, вставал на весы, на другой чаше которых лежали золото и драгоценные камни, которые потом раздавались населению.
Навруз в 1616 году был типичным празником такого рода. Джахангир писал: «В этот день мне принесли приношение Мир Джамала ад-Дина Хусейна. Его подарок был одобрен и принят. Среди прочего имелся украшенный драгоценными камнями кинжал, сделанный под надзором Хусейна. На рукояти был желтый рубин, чрезвычайно прозрачный и яркий, размером с половину куриного яйца. Я никогда прежде не видел такого большого и красивого желтого рубина. Вместе с ним были другие рубины подобающего цвета и старые изумруды. Подарок оценили в 50 000 рупий. Я увеличил мансаб (ранг) указанного мира на 1000 лошадей… Позже Итимад ад-Даула (великий визирь) представил мне подношение Хусейна, и я детально его рассмотрел. Большая часть отличалась чрезвычайной редкостью. Из драгоценностей присутствовали две жемчужины стоимостью 30 000 рупий, один рубин кутби, приобретенный за 22 000 рупий, а также другие жемчуга и рубины. Общая стоимость составила 110 000 рупий. Они имели честь быть принятыми. Мой сын Баба Хуррам в этот благословенный час положил передо мной великолепный рубин чистейшей воды, который оценили в 80 000 рупий» [52] .
52
Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri or Memoirs of Jahangir, translated by Alexander Rogers, edited by Henry Beveridge, London, 1919. Р. 317.
И далее в том же духе на протяжении нескольких страниц.
Год спустя Джахангир записал, что губернатор Бихара Ибрагим-хан Фатх Джун [53] подарил ему один из крупнейших драгоценных камней в истории Великих Моголов. Губернатор направил ко двору девять необработанных, недавно обнаруженных алмазов из своей провинции, один из которых весил 348 рати, то есть он был значительно больше, чем даже алмаз Бабура [54] .
Страсть к драгоценным камням Джахангир разделял (и передал по наследству) со старшим сыном, принцем Хуррамом, будущим императором Шах-Джаханом (1592–1666). К восторгу отца, Хуррам стал одним из величайших знатоков драгоценных камней своего времени. Снова и снова Джахангир с гордостью отзывается о том, как хорошо его сын разбирается в драгоценных камнях, называя его «звездой во лбу выполненных желаний и яркостью в челе успеха». Отец приводит в качестве примера случай, когда Джахангиру вручили особо прекрасную жемчужину, для которой хотели найти пару. Принц Хуррам бросил лишь один взгляд на жемчужину и сразу вспомнил точно такую же, увиденную им несколько лет назад и находившуюся «в старом украшении для тюрбана, и весом, и формой равную этой жемчужине. Старый сарпеш (эгрет тюрбана) нашли, и оказалось, что в нем была жемчужина точно такого же качества, веса и формы, блеска и великолепия, будто они вышли из одной раковины. Поместив две жемчужины рядом с рубином, я стал носить их на руке» [55] .
53
Титул Фатх Джун (Победоносный) Ибрагим-хан получил за победу над раджой Кокры (Чхота-Нагпура), в результате которой под контроль Моголов перешли рудники региона, где добывались драгоценные камни.
54
Aziz, Imperial Treasury. Р. 173; Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri. Р. 320.
55
Jahangir, Tuzuk-i-Jahangiri. Р. 320.
Со временем любовь Шах-Джахана к прекрасным и драгоценным предметам затмила даже отцовскую, как отмечали его гости. По словам Эдварда Терри, капеллана сэра Томаса Ро, Шах-Джахан был «величайшим и самым богатым хозяином драгоценных камней изо всех, когда-либо населявших землю». Португальский монах Манрике сообщал, что Шах-Джахан был настолько очарован драгоценными камнями, что даже когда в конце пиршества появились двенадцать танцующих девушек, одетых в «вызывающие похотливые мысли платья, с нескромным поведением и позами», император едва поднял на них глаза и продолжал рассматривать драгоценные камни, переданные ему шурином, Асаф-ханом. Согласно недавним исследованиям, по-видимому, после повреждения глаз от постоянных слез из-за смерти жены Мумтаз-Махал Шах-Джахан даже заказал две пары украшенных драгоценными камнями очков, одни с алмазными линзами, а другие – с изумрудными [56] .
56
Ebba Koch, ‘The Mughals and their Love of Precious Stones’, в: Halqeh-ye Nur Astaneh-ye Ferdaws, London, 2012.