Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза
Шрифт:
Мало того, что Мухаммад Шаху пришлось делить власть над страной с двумя чересчур могущественными губернаторами – жестокая судьба одарила его еще и агрессивным соседом на западе: персидским полководцем Надир-шахом. Надир был сыном скромного пастуха, но быстро выдвинулся на военной службе благодаря выдающимся военным талантам. Он был настолько же жесток, безжалостен, деятелен, без чувства юмора, насколько Мухаммад Шах был беззаботным, безалаберным, но любителем искусств.
Лучший письменный портрет Надира из числа сохранившихся создал учтивый французский иезуит, отец Луи Базен, ставший личным врачом Надира. Базен одновременно и восхищался, и ужасался неграмотному, жестокому, сложному по характеру и умеющему повелевать человеку, о котором взял на себя заботу. Иезуит писал:
«Несмотря на скромное происхождение, он казался рожденным для престола. Природа наделила его всеми качествами, которые создают героев, и даже некоторыми, которые творят
У Надира не было постоянного обиталища: его домом был военный лагерь; дворцом – шатер, трон был окружен оружием, а его ближайшие сподвижники были храбрейшими воинами… В бою он был бесстрашен, и его храбрость граничила с безрассудством; пока длилось сражение, он всегда находился в самой гуще опасности, среди своих храбрецов… Он пренебрегал осторожностью… И все же отвратительная алчность и неслыханная жестокость Надира утомили народ и в итоге стали причиной его падения, а бесчинства и ужасы, к которым привел жестокий и варварский характер Надира, заставили Персию плакать и истекать кровью: им восхищались, но одновременно его боялись и проклинали…» [80]
80
Pere Louis Bazin, ‘Memoires sur dernieres annees du regne de Thamas Kouli-Kan et sa mort tragique, contenus dans une lettre du Frere Bazin’, 1751, в: Lettres edifiantes et curieuses ecrites des missions etrangeres, Paris, 1780, Vol. 4. Р. 277–321. These passages are at Р. 314–315, 316–318.
Надир в 1732 году захватил персидский трон и вскоре сверг последнего малолетнего принца из династии Сефевидов. Семь лет спустя, весной 1739 года, он вторгся в Афганистан и начал осаду Кандагара. Во время нее поэт из Хорасана прибыл в лагерь Надира, чтобы представить поэму похвалы. Он читал свои стихи шаху во время ужина, но Надиру они так не понравились, что он велел придворному привратнику провести поэта по лагерю и предложить на продажу в качестве раба. К сожалению Надира, покупателей не нашлось. Тогда Надир спросил: «Как ты сюда добрался?» – «На осле», – ответил поэт. Надир после этого забрал и выставил на продажу осла, а поэт, сопровождаемый всеобщими насмешками, сбежал из лагеря [81] .
81
Michael Axworthy, The Sword of Persia: Nader Shah from Tribal Warrior to Conquering Tyrant, London, 2006. Р. 182.
В отличие от Мухаммад Шаха, Надир явно не был большим любителем искусства, однако имел острый глаз на драгоценности и был полон решимости вторгнуться в Индию с целью пополнения казны драгоценными камнями, необходимыми для оплаты его войска. Он знал, что могольская столица была ими переполнена.
Еще до взятия Надир-шахом Кандагара в Персии ходили слухи, что он тайно планировал набег на сокровища могольского Дели – «хотел вырвать несколько золотых перьев» из хвоста могольского павлина [82] . Действительно, Надир тщательно взращивал в себе две незначительные обиды, словно в оправдание: Моголы недавно предоставили убежище нескольким иранским бунтовщикам, бежавшим от его тирании, в то время как несколько могольских таможенников в Синде отняли имущество иранского посла и отказались его возвращать. Надир-шах отправил посланцев в Дели – пожаловаться, что Моголы ведут себя не так, как подобает друзьям, и потребовать полного извинения, но не получил никакого ответа. Предупреждения Насир-хана, могольского губернатора Кабула, о том, что Надир-шах, очевидно, планировал вторжение, также игнорировалось правительством Мухаммад Шаха в Дели.
82
Willem Floor, ‘New Facts on Nader Shah’s Indian Campaign’, в: Iran and Iranian Studies: Essays in Honour of Iraj Afshar, edited by Kambiz Eslami, Princeton, 1998. Р. 200.
Надир-шах 10 мая 1738 года начал поход на Северный Афганистан. 21 мая он пересек границу империи Великих Моголов и двинулся к летней столице империи – Кабулу, одному из самых стратегически важных городов империи. Вторжение Надира стало первым вторжением в Индию со времен Бабура, который захватил ее два века назад. Великая цитадель Кабула, Бала-Хиссар, сдалась в конце июня, и, не имея войска, могольский губернатор ничего не смог сделать, чтобы спасти ее. Делийский придворный, поэт и историк Ананд Рам Мухлис отмечал, что губернатор «часто писал Мухаммад Шаху и просил денег (на содержание его войска), но ни одно из его прошений не было рассмотрено. Он писал, что стал не более чем розовым кустом, увядающим под ударами осени, в то время как его солдаты годились лишь для парадов, их плохо снабжали, и боевой дух их был низок: толпой, потрепанной и без силы духа; губернатор, которому не платили жалование уже пять лет, умолял выдать ему деньги хотя бы за год; это позволило бы расплатиться с кредиторами, и у него остались бы в распоряжении еще небольшие средства» [83] .
83
Anand Ram Mukhlis, Tazkira, в: Sir H. M. Elliot and John Dowson, The History of India as Told by its own Historians, London, 1867–77, Vol. 8. Р. 77.
Не получив ответа на свои просьбы, губернатор Кабула решил дать последний бой на Хайберском перевале; но Надир-шах его перехитрил и, используя забытую тропу, сумел окружить могольские силы, принудив их к унизительной капитуляции. Затем Надир-шах спустился с Хайбера. Меньше чем через три месяца при Карнале (в 100 милях к северу от Дели) он победил три объединенные могольские армии – одну из Дели, вторую – из Ауда, третью – из Декана, разгромив в общей сложности войска силой около 750 000 воинов, имея под началом лишь 150 000 вооруженных мушкетами людей [84] .
84
Sanjay Subrahmanyam, ‘Un Grand Derangement: Dreaming of an Indo-Persian Empire’, in Journal of Early Modern History, Vol. 4, Issue 3, 2000. Р. 337–378. Р. 357.
С самого начала было ясно – могольская армия, несмотря на огромные размеры, была лишь недисциплинированной толпой. Представитель голландской Ост-Индской компании в Дели сообщал о том, что крупные силы собрались в шести милях от города, море людей «2 мили в ширину и 15 миль в длину». «Если бы армия была обучена по европейским стандартам, – писал он, – то могла бы покорить весь мир. Однако в ней нет порядка: каждый командир делает, что ему вздумается». После многих лет пренебрежения армией и сосредоточения на музыке и искусстве Мухаммад Шах теперь расплачивался за упущенное в погоне за удовольствием время.
В последующие дни стало ясно – командование могольской армией было некомпетентным, а сами войска двигались до боли медленно, преодолевая лишь по пять миль в день. «Если армия сможет защититься, то Надир-шаху удастся ее победить лишь в том случае, если ему очень повезет, – говорилось в голландском отчете. – Однако есть основания опасаться, что если армия Великих Моголов не организует надлежащим образом оборону, то Надир-шах разгромит ее без труда… Многие люди с нетерпением ждут прихода Надир-шаха, поскольку император настолько слаб в управлении, что ничего не делается. Его солдатам плохо платят, потому что чиновники-индусы крадут все подряд и поэтому стали богатыми, как генералы» [85] .
85
Floor, ‘New Facts’. Р. 210.8
Задача Надир-шаха, безусловно, значительно облегчалась все усиливающимися разногласиями между двумя главными полководцами Мухаммад Шаха – Саадат-ханом и Низам уль-Мульком. Саадат-хан прибыл в лагерь Моголов во главе армии из Ауда уже спустя долгое время после того, как Низам разместил там свои войска, но, стремясь продемонстрировать свои выдающиеся военные способности, он решил вступить в бой, не дожидаясь, пока измученные солдаты отдохнут. Около полудня 13 февраля 1739 года Саадат-хан вывел войска из-под защиты земляных укреплений, возведенных Низамом для защиты его войска, «с безудержной стремительностью, неуместной для командира» и вопреки совету Низама, оставшегося позади и заявившего, что «спешка – от дьявола» [86] . Низам был прав, говоря об осторожности: Саадат-хан направлялся прямо в тщательно расставленную ловушку.
86
Mukhlis, Tazkira. Р. 82–3.