Кокон
Шрифт:
— Занятный ты парень, Митяй. — Оба гопника переглянулись и расхохотались. — Ладно уж, поищем тебе клиентов.
— Ага, мне… Нам! Смотрите, на участкового не нарвитесь, деятели.
Проводив взглядом ушедших приятелей, Митяй проворно вытащил из сумки листы бумаги, карандаши, кисточки, палитру красок и небольшую дощечку вместо мольберта.
— Это, Максим, кадрирующая рамка, — негромко прокомментировал инженер. — Когда фотографии печатаешь, ее под увеличитель подкладываешь и устанавливаешь размер. Удобно,
— Эй, мужички, ваша очередь!
Прикрывая рукою голую грудь, — ага, и куда только делось стеснение? — Олеся вылезла наконец из воды и теперь шла к кострищу.
На носу ее сверкали синие солнечные очки.
— На берегу нашла, — похвасталась девушка. — Наверное, потерял кто-то. Ну, как они мне, идут?
— Полный отпад! — Макс шутливо показал большой палец. — Ладно, мы сейчас быстро. Окунемся только — и сразу назад.
— Кофту там мою подберите, а то я забыла как-то.
— Хорошо, подберем.
Миша сделал уже несколько шагов вслед за Петровичем, как вдруг…
— Девушка!!! — восхищенно произнес притихший на время Митяй. — А вы… вы всегда так вот, сама с собой, разговариваете?
— Ой! — Олеся испуганно оглянулась, но, увидев перед собой мальчишку, облегченно перевела дух. — Привет. Ты кто такой?
— Я? Митя… Я картины рисую… Хотите, вас изображу?
— За полтинник? — вспомнив автобусные разговоры, улыбнулась Олеся.
Парнишка вдруг засмущался:
— Что вы! Вас я просто так изображу… вы красивая. Вот, становитесь сюда, пожалуйста…. Или лягте, пока мои друзья не пришли.
— А что, друзья твои помешают?
— Конечно! Будут тут пялиться.
Очки!
Тихомирова вмиг осенило. Ну конечно — очки. Они ведь — предмет здешнего мира. А парень — художник и видит… видит. Интересно, а как его дружки? Увидят сейчас Олеську или…
— Никогда еще не позировала художникам. — Девушка лукаво посмотрела на Макса. — Ну что ж, так и быть! Эй, маэстро, куда мне встать?
— А… вон сюда, к дереву. Или, если хотите, можете на траву сесть.
Мальчишка деловито пристроил на коленках рамку, приладил листок и поднял глаза:
— Ой!
Вот то-то, что ой — Олеся теперь ничего уже не прикрывала, а грудь у нее была — ну, не такая уж и большая, конечно, но весьма аппетиная…
Максим даже засмеялся:
— А не слишком ты мальчика-то смущаешь?
— Не слишком. Ты только на него посмотри!
Юный художник не тратил времени даром, делая быстрые наброски карандашом, если честно, здорово у него получалось, Тихомиров даже не ожидал.
Усмехнулся, махнул рукой:
— Ладно, рисуйтесь. А я пока окунусь.
Он отсутствовал, наверное, минут пять, вряд ли больше, но, когда выбрался на берег, этюд уже был готов.
— Вот, пожалуйста, возьмите. — Подросток взволнованно протянул рисунок. — На память…
— Ой,
Митяй смущенно опустил ресницы:
— Скажете тоже — Ренуар… А можно… Можно я вас еще один раз нарисую? Для себя уже, просто так…
— Конечно, рисуй. — Девушка великодушно махнула рукой. — Только я уж теперь посижу — стоять устала.
— Вижу, вам не дает покоя карьера модели, мадемуазель. — Тихомиров уселся рядом и скосил глаза. — А рисунок действительно очень неплох. В таком, я бы сказал, импрессионистском стиле…
— Я же говорю — Ренуар!
— Я, когда маленький был, в городе жил и в художественной школе учился, — шмыгнув носом, пояснил художник.
— Когда маленький был? — Олеся расхохоталась. — А сейчас-то тебе который годок?
— Пятнадцатый. — Митяй послюнявил кисточку. — Руку так вот за голову заложите, ага… Да вы не бойтесь, я быстро рисую.
— Я уже заметила…
— Знаете, не верится просто, что вот так… Вообще-то меня учителя в художке не хвалили. Говорили, что надо тщательнее работать над деталями, а не как я — увидел момент, схватил…
— Ренуара с Моне тоже этим же упрекали, — развалившись рядом, усмехнулся в кулак Макс. Вообще, его эта ситуация забавляла.
Мальчишка поднял глаза:
— А вам нравится Ренуар?
— Нравится, — с улыбкой кивнула Олеся. — Он, как и ты, рисовал… мгновения…
— А я про импрессионизм мало знаю, — посетовал живописец. — Нет, ну, слышал, конечно, но даже в Эрмитаже не был, не говоря уж о Москве.
— Так съездишь еще — какие твои годы?
— Вы еще про барбизонскую школу поговорите, — уже не сдерживая смеха, посоветовал Максим. — О проблеме света и тени в творчестве Камиля Коро.
Олеся фыркнула:
— Макс! А ты откуда про барбизонцев знаешь?
— Ну, ты даешь, ма шери! Я ж все-таки в русско-французском обществе был… Ой! Дай-ка сюда очочки… ну те, что в руках вертишь… Хотя нет, лучше положи-ка их во-он на тот камень… Ага!
Тихомиров первый услыхал голоса возвращавшихся приятелей живописца и поспешил принять меры. Так, на всякий случай.
— Эй, Митяй! Мы те заказы нашли. На рубль с полтиной! Только тетки сюда не пойдут, сам к ним двигай, да побыстрее, пока не раздумали… Чего это ты тут намалевал уже? Ого!!! Ни фига ж себе! Ты только глянь, Серый!
— Митяй, а кто это, а? Ты что, сам… вот так…
— Нет. — Юный художник задумчиво покачал головой. — Она мне позировала, вот здесь, только что.
— Кто позировал-то?
— Девушка, красивая, как солнце, как тысячи солнц!
Тихомиров даже головой покачал, испытав некоторую долю зависти: ну надо же такое придумать — как тысячи солнц. А Олеся довольно улыбнулась и показала Максу язык.