Кольцевой разлом
Шрифт:
Корсаков ткнул бандита пальцем под ухо, и тот вскрикнул от боли.
– Ты мне все скажешь, подонок,- процедил Корсаков уже совершенно другим тоном. Ладонью левой руки он подцепил голову брюнета за нижнюю челюсть, чтобы тот не мог разинуть рот, а правой рукой нащупал один из пальцев бандита, согнул его и с силой надавил на нижнюю фалангу. Не в силах завопить от невыносимой боли, бандит лишь глухо замычал, извиваясь на полу и пуская слюну сквозь стиснутые зубы. Его конвульсивные попытки вырвать руку не увенчались успехом - Корсаков плотно придавил ее коленом к полу, и бандит только в отчаянии скреб паркет ногтями левой руки. Берясь за следующий палец, Корсаков спросил:
– Ну что, будешь говорить?
– Угу... Угу...- донеслось сквозь икоту и всхлипы.
– Вот и правильно,- одобрил Корсаков.
– А то сейчас приедут серьезные ребята, - они тебе раздавили бы ядра, засунули бы раскаленный прут в задницу, но все равно заставили бы говорить. А так тебя просто отвезут
Выслушав брюнета, Корсаков подошел к телефону и набрал номер, который запомнил еще в Абхазии.
– Борис? Записывай адрес... Да, надо подъехать... Я уже начал работать в том направлении, о котором мы с тобой говорили... Тут в квартире трое, сами двигаться не могут, надо их вывезти в тихое место... Да нет, какие жмурики, я что, душегуб? Подержи их до моего звонка, а потом отвези в больницу... А это близко? А отделение травматологии там есть? Хорошо, тогда в пятидесятую, но только после моего звонка. И еще адрес запиши - это офис фирмы "Лаванда"... Подошли мне туда к 23.00 человека три для страховки. Может, я и один справлюсь, но лучше без риска. Да, вот тут мне говорят,- Корсаков поощрительно улыбнулся брюнету,- нужный нам человек в это время должен там быть. И скажи ребятам, пусть прихватят сюда, где я сейчас нахожусь, побольше продуктов, а квартиру и хозяйку возьмут под охрану. Учти, это моя тетушка. Хорошо, жду.
Корсаков повесил трубку, подошел к брюнету и сказал, брезгливо глядя на него сверху вниз:
– С удовольствием прикончил бы вас, да неохота руки марать. Учти: если тетушка заметит вас где-то поблизости, можешь заказывать себе гроб.
Затем он приоткрыл дверь в комнату Веры Николаевны. Старушка вскинула на него испуганный взгляд. Корсаков с улыбкой произнес:
– Все в порядке, Вера Николаевна, наши гости раскаиваются в своем неправильном поведении. Вы все же посидите еще немного у себя, тут надо немного прибраться.
– Виктор, но они живы?- с трепетом спросила тетушка.
– Вера Николаевна, вы меня удивляете!- тем же тоном благородного киногероя отозвался Корсаков.
– Я же не головорез какой-нибудь. Просто повозились тут у вас чуть-чуть,- зачем же вам за нами убираться. Сейчас приедут люди и все сделают. Кстати, эти же люди будут потом за вами присматривать, чтобы вас больше никто не обидел.
Вера Николаевна на некоторое время задумалась, затем встряхнулась, выпрямилась на стуле, поправила волосы и уже не полушепотом, а своим обычным молодым голосом произнесла:
– Чудеса!.. На старости лет начинаю жить как в кино!
Затем она поразмыслила еще немного и спросила:
– Виктор, а можно мне взглянуть на это... на поле брани?
– Стоит ли, Вера Николаевна?- поморщился Корсаков.
– Ровно ничего интересного. Три неподвижных тела, кругом кровь и прочие выделения...
– Крови и этих самых выделений я повидала побольше вашего,- возразила тетушка, подошла к двери, приоткрыла ее и высунулась в коридор. С минуту она молча обозревала картину побоища, а затем глубокомысленно продекламировала:
На вересковом поле,
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый на живом...
Казалось, в обстановке военных действий старушка молодеет прямо на глазах. Затем в ней заговорила врожденная женская чистоплотность, и она направилась в ванную со словами:"Действительно надо прибраться". Тем временем Корсаков перевернул брюнета на спину, с брезгливой гримасой залез в карман его брюк и вытащил оттуда выкидной нож. Второй такой же нож, выпавший из руки одного из стриженых парней, он подобрал с пола. Ножи он рассовал по карманам своей летней куртки, которую за всей этой суетой так и не успел снять. "Удивительно непрочно всякое земное величие",- глядя на брюнета, подумал он. Тот, помогая себе здоровой рукой, неуклюже пытался подползти к стене и сесть. Его шикарная рубашка на груди и животе вся пропиталась кровью, кровью же были перепачканы светлые брюки, которые вдобавок в промежности и на бедрах потемнели от какой-то подозрительной влаги. Лицо брюнета вздулось и начинало наливаться чугунной чернотой. Присев, Корсаков аккуратно снял с шеи бандита золотой крест, вынул из нагрудного кармана рубашки пачку долларов, снял с запястий часы и золотой браслет. Подобные же операции он произвел с двумя стонавшими в забытьи стрижеными парнями. Когда он уже заканчивал сбор трофеев, из ванной с ведром и тряпкой появилась Вера Николаевна. Корсаков поднял на нее взгляд и, не прерывая своего занятия, укоризненно произнес:
– Вера Николаевна, зачем это вы?.. Ведь я же сказал - сейчас придут люди и все уберут!
– Ничего, не рассыплюсь,- сурово ответила тетушка и вдруг заявила: - Виктор, то, что вы делаете, в мое время называлось мародерством!
– Не согласен,- возразил Корсаков.
– Мародерство - это когда обирают своих или когда прикарманивают трофеи, вместо того чтобы сдать их куда положено. А я здесь в одном лице и солдат, и генерал, и трофейная команда, так что же мне делать - не оставлять же трофеи противнику! Поэтому, тетушка,
Два силача, начав приходить в себя, одновременно надсадно закряхтели.
– Видите, даже скотина со мной соглашается,- указал на них Корсаков. Тетушка хмыкнула, легкомысленно пожала плечами и промолчала.
Наутро следующего дня перед офисом фирмы "Лаванда" остановился новенький "мерседес", из него выскочили трое устрашающего вида молодых людей и молча, с сосредоточенными лицами устремились к двери офиса. Дверь оказалась заперта, на звонок им никто не отвечал. Попытки заглянуть в окно с другой стороны дома результатов не дали, поскольку окна оказались задернуты изнутри черными шторами. Однако вызывало удивление то обстоятельство, что сквозь щели между шторами пробивался электрический свет. Молодые люди еще накануне вечером нигде не могли отыскать своего начальника, лидера местной преступной группировки по кличке "Пистон", а когда и утренние звонки по всем известным номерам не увенчались успехом, ретивые подчиненные забеспокоились и, чуя неладное, помчались в офис. Их беспокойство усугублялось также и тем, что брюнет Артур, проводивший с двумя быками, Димоном и Петриком, операцию по выдавливанию из расселяемой квартиры последней оставшейся там старухи, на долгое время куда-то пропал и лишь ночью обнаружился в 50-й больнице. В больницу его и двух его подчиненных отвезли на его же машине какие-то неизвестные ему люди. И Артур, и оба его качка были изувечены так, словно попали под грузовик. Ни один из них не смог добраться до телефона, а звонившая по поручению Артура медсестра сообщила о многочисленных переломах ребер, вывихах и переломах конечностей, раздробленных носовых перегородках, тяжелых сотрясениях мозга и прочих ужасах. "Да, не повезло Артурчику,- думал помощник Пистона, он же вице-президент фирмы "Лаванда", носивший кличку "Утюг", машинально в сотый раз нажимая на кнопку звонка.
– Интересно, кто его так отмудохал, не старуха же?" Образ старухи, с воинственным воплем вышибающей ногой зубы Артурчику, заставил вице-президента ухмыльнуться. Однако он тут же стер ухмылку с лица, послал к старухе двух своих подручных, благо жила она совсем рядом и можно было быстро обернуться пешком, а сам, оставшись в одиночестве, вызвал по сотовому телефону человека, хранившего у себя второй комплект ключей от офиса и от прочих помещений, находившихся под контролем группировки. Человек этот отвечал в фирме "Лаванда" за бухгалтерию и невозмутимо откликался на прозвище "Хмырь". Внешность Хмыря полностью соответствовала прозвищу: тщедушная фигура, сутулость, изможденная физиономия, мутный взгляд и вдобавок постоянная кислая гримаса. Однако то, что бандиты увидели в открытом наконец-то офисе, развеяло легенду о всегдашней невозмутимости Хмыря.
В холле их глазам предстала картина полного разгрома. Обои, паласы, дорогая кожаная мебель были изрезаны и вспороты в разных направлениях - создавалось впечатление, будто их рубили шашкой. Там, где на паласе темнело огромное влажное пятно, среди осколков стекла и жалких бурых кучек увядших водорослей тусклыми разноцветными блестками светились дохлые золотые рыбки - обитательницы разбитого аквариума. Дорогой телевизор "Панасоник" громилы в припадке ярости швырнули в угол, похоронив под ним стильную этажерку с цветами. На стенах красовались выведенные распылителем надписи, наводившие на мысль о том, что офис разорили подростки:"Спартак", "АС-DC" и тому подобные. Однако по мере дальнейшего продвижения вглубь офиса мысль о налете подростков бандитам пришлось оставить. В ванной они обнаружили верзилу-охранника, связанного и вниз головой повешенного на трубе, проходившей под потолком. Беднягу спасла лишь хорошая физическая подготовка: чтобы не лопнули сосуды в мозгу, он время от времени подтягивался на мышцах живота и, упираясь головой в стену, на несколько секунд принимал горизонтальное положение, обеспечивая тем самым отлив крови от головы. К моменту прихода Утюга и Хмыря верзила уже окончательно обессилел от таких нелегких упражнений, безвольно свисал головой к полу, а лицо его потемнело, как свекла. Для того чтобы учинить над этим головорезом такую расправу, подростков потребовалось бы сотни две. В довершение всех бед верзилу постигла еще одна неприятность: разволновавшийся Утюг нерасчетливо отвязал веревку от трубы и не сумел удержать тяжеленное тело верзилы от падения. В результате несчастный торчмя головой врезался в кафельный пол, заставив содрогнуться все помещение, лишился чувств и не смог ничего рассказать о случившемся. Открыв туалет, Утюг и Хмырь обнаружили там еще более странную и зловещую картину. Спиной к ним, обняв унитаз ногами и руками, на полу сидел второй охранник - по слухам, обладатель черного пояса по карате. Веревки, крепко стягивавшие его конечности, не позволяли ему выпустить унитаз из объятий. К шее бедняги мучители прикрепили две гантели, и эта тяжесть постоянно притягивала его голову к "очку". После того как злосчастного каратиста освободили, некоторое время для него была приемлема только одна поза - стояние на четвереньках.