Кольцо Фрейи
Шрифт:
– Но это может случиться, рано или поздно. Когда она окончательно поселится здесь, Харальд будет часто ее видеть…
– Я надеюсь, осенью мы справим свадьбу и они уедут на зиму в Слиасторп, чтобы на йоле Кнут уже приносил жертвы за Южный Йотланд как его законный конунг.
– Харальду от этого не станет легче. Он будет знать, что потерял и девушку, и державу.
– Так что ты предлагаешь? – Горм был готов выйти из терпения. – Она нужна нам, ты ведь слышала, что Хейдабьор…
– Ах, конунг, ну при чем здесь Хейдабьор! Хейдабьору ничего не нужно будет знать. Завтра будет обсуждаться празднование Дня Госпожи, да, ведь для этого ты пригласил людей? Ты, я слышала, хочешь устроить обручение с принесением жертв, чтобы заручиться поддержкой богов? Надо разыграть особое действо, где Гунхильда будет Сунной, а на поединке между Тором
– Но он проиграет!
– И пусть. Он в обиде не останется. Нужно начать вот с чего…
Ингер оглянулась на дверь и зашептала, наклонившись к самому уху Горма. Слушая ее, конунг менялся в лице, в чертах его отражалось любопытство, сомнение, опасение.
– Ну а если… – начал он, когда дочь договорила, – а если ты все же ошибаешься и ничего такого тут нет? Если он не любит ее как дочь Инглингов и просто не желает родства с ними, то он может… Увидим ли мы ее потом? Я знаю, покойная Асфрид опасалась, что Харальд хочет погубить ее внучку… не могу поручиться, что старуха была совсем уж не права!
Но на гордом и прекрасном лице Ингер не отражалось ни малейшего беспокойства за судьбу подруги и будущей невестки.
– Вот заодно и проверим, правда ли, что ей покровительствует Фрейя, – невозмутимо заявила она. – И если это неправда, то нам такая не особо и нужна.
– Нам очень нужен Хейдабьор.
– А на это счет у нас есть ее брат. А когда он женится достойным образом, его супруга станет Госпожой Кольца.
При свете бронзового светильника, привезенного из похода на франков, Горм встретил взгляд своей дочери. У него вдруг мелькнула мысль, не затеяла ли она все это с целью разом избавиться от всех соперников в борьбе за обладание Хейдабьором – Гунхильды с Кнутом, Харальда – и расчистить путь себе, в союзе с Эймундом. Однако уверенность и твердость Ингер были таковы, что казалось, ее вдохновляет некая сила свыше. Она была как валькирия, выполняющая поручение и передающая волю самого Отца Богов. И Горм промолчал, подумав, что удачливость и верность расчетов самой Ингер тоже пройдут неплохую проверку.
***
Об этом разговоре Ингер ничего не сказала ни Гунхильде, ни даже Эймунду. Ни словом не намекнула. Весь следующий день был посвящен приготовлениям к завтрашнему празднику: варили яйца в огромном количестве – каждому из сотни гостей понадобится дать не менее одного. Варили их в насыщенном отваре луковой шелухи – для этой цели ее собирали всю зиму. Гунхильда поделилась секретом, которому ее научила когда-то Асфрид: на каждое яйцо надо приложить маленький листик, и тогда на красновато-коричневой скорлупе получится красивый золотистый узор в виде листика, и каждая жилочка будет видна. Таким образом, яйцо как символ новой жизни само становится полем, на котором вырастают листья и цветы! Женщины Эбергорда ахали от восторга. Пекли круглые пшеничные булочки, похожие на золотистое солнце, большие хлебы, предназначенные для пира. Суеты хватило на весь день, поэтому Гунхильда порядком устала.
Ингер с утра не было в усадьбе: Гунхильда подозревала, что та ездила за своим братом Харальдом, чье отсутствие не могло не огорчить родителей и Кнута, но не менее и саму Гунхильду, хотя она и не выражала своего огорчения так явно. Вернулась Ингер одна, чем повергла Гунхильду в тайную печаль: сам веселый праздник, пришествие Госпожи Лета, потеряет для нее половину ценности, если не даст возможности увидеть Харальда! Она сама себе не могла ответить на вопрос, почему так много думает не о своем женихе, а о его брате, но без Харальда сам праздник казался бессмысленным. Однако Ингер молчала, и Гунхильда не решилась ее расспрашивать. В душе она надеялась, что он появится завтра, уже прямо в святилище. Всей душой она мечтала, чтобы завтра поскорее наступило и Харальд все-таки приехал. Может, хотя бы ради праздничного дня он посмотрит на нее не так хмуро. Предполагалось, что Гунхильда вместе с Ингер будет раздавать людям «яблоки вечной молодости» – может быть, увидев ее в белых и красных одеждах богини, он разглядит в будущей невестке хоть что-то хорошее. Неужели они так и не смогут поговорить, как люди, хотя бы возле священного камня или на пиру? Ведь завтрашний день принесет мир и радость всем людям! Гунхильда была готова простить Харальду необоснованную неприязнь и встретить приветливой улыбкой, как подобает между будущими близкими родичами.
Захваченная своими надеждами и мечтами, она не заметила ничего подозрительного в поведении Тюры или Ингер, когда готовилась ко сну. Засыпая, она думала о Харальде – никакие другие мысли не помогали ей так сладко заснуть и не приносили такие приятные сны. Поэтому, когда в полночь какие-то люди вдруг подняли ее, завернули в плащи и куда-то понесли, для нее это было полной неожиданностью. Странно было и то, что похищение происходило в полной тишине – никто из женщин не подал голоса, хотя едва ли злоумышленники могли незамеченными пробраться в сердце усадьбы, тада, где спали жена и дочь конунга!
Гунхильда не сразу поняла, где кончается сон и начинается явь. Спутать их было несложно: ей опять снился Харальд – сейчас, с приходом весны, это случалось нередко. И сны эти тем более ей нравились, что во сне встречаться с ним было гораздо приятнее. Во сне он не смотрел на нее сердитыми глазами и не говорил колкостей. Ей снилось, что он опять стоит, прижимая ее руки к камню, но во сне было то, чего не случилось наяву: он наклонялся и целовал ее. Во сне она клала руки ему на плечи, и от яркого ощущения тепла его тела, его близости ее охватывало блаженство. И вот он обнимает ее, поднимает на руки, она кладет голову ему на плечо, чувствует, как его мягкие волосы касаются ее лица, обвивает его шею руками… Сновидение было так ярко, но не сразу Гунхильда поняла: она вовсе не спит.
Ее завернули во что-то плотное, тяжелое; она чувствовала прикосновение грубой шерстяной ткани, в которую была укутана с головой. Опять, как тогда! Неужели ей приснился тот первый день, когда Харальд принял ее за ведьму и принес в усадьбу, завернув в плащ? Этот сон ей не нравился: под плащом было душно, она едва могла дышать и отчаянно извивалась. Во сне часто бывает, что руки и ноги будто набиты шерстью и бессильны, так что едва можешь сделать шаг, когда надо бежать, спасаясь от чего-то ужасного. Гунхильда же сейчас вполне владела своим телом и лишь чувствовала, как ей препятствует что-то снаружи. Кто-то крепко держал ее сквозь ткань, не давая шевелиться. Правда, в этот раз ее не били по голове, предоставляя трепыхаться, сколько угодно. Вот ее положили на что-то твердое, а потом все это пришло в движение. Она даже расслышала громкий скрип колес. Страдая от недостатка воздуха, она продолжала мотать головой, и вот стало легче: ткань сдвинулась, в щель хлынул холодный влажный воздух, и Гунхильда окончательно осознала, что все это происходит хоть и глухой ночью, однако наяву.
– Что такое? Где я? Кто здесь? – закричала она, но не была уверена, что из-под покрывала ее кто-нибудь слышит.
Ей не ответили, хотя какие-то голоса поблизости раздавались; покачиваясь, в сопровождении скрипа, она лежала и одновременно продвигалась вперед. Ее, похоже, везли в повозке навроде той, в которой разъезжала фру Асфрид. Повозка была невелика: закутанной в ткань головой Гунхильда упиралась в передний бортик. Постепенно холод проник сквозь несколько плащей, в которые она была укутана с ног до головы, и она начала зябнуть.
А повозка все ехала, и Гунхильда не знала, что и подумать. Ее увезли из усадьбы, но кто, куда, зачем? Обошлось без шума, значит, хозяева дома знают обо всем? В прошлый раз ее пытался похитить собственный брат, и сейчас мелькнула было мысль об отце, но она ее быстро отбросила: Олав не стал бы увозить дочь, будто овцу, завернув в плащ. Но кому это могло быть надо?
Впрочем, один ответ у Гунхильды имелся, и она не верила ему только из-за того, что слишком часто думала о чем-то подобном. Плащ, в который ее завернули, отчетливо источал запах Харальда. Этот запах она ощущала яснее, чем другие, и он нравился ей: от ощущения этого теплого запаха все в ней оживало, будто внутри расцветают цветы, пробирало волнение и теснило дыхание. Ей часто снился этот запах, и вот сейчас она была вся окутана им. Харальд… Но чего ему надо? И не бросят ли ее сейчас в холодное море, прямо в этом плаще? Или он задумал тайком отправить ее подальше, продать как пленницу, раз уж помешать ее обручению с Кнутом не получилось? Гунхильда закрыла глаза – все равно она ничего не видела, – и призвала на помощь Фрейю. Ответ пришел мгновенно – будто звон серебряной чаши, по которой ударили молотом Тора. Богиня рассмеялась где-то в вышине, как гость, который стоит уже на пороге и готов войти…