Кольцо Фрейи
Шрифт:
Вопреки ожиданиям, ни в усадьбе, ни в округе не было разговоров о случившемся той ночью. Кетиль дал ей понять, что избавился от тела колдуньи и убрал все следы колдовства и драки на холме; Хлода по понятным причинам молчала, и похоже было, что все это осталось тайной.
Участь Харальда тревожила Гунхильду, но она надеялась, что без Уллы Хлода не сможет причинить ему вреда. А может, и не захочет: ведь Горм стар, сын Кнута – шестилетний мальчик, ее собственный ребенок еще не родился, и кто станет защитой семьи, если она изведет последнего взрослого, сильного мужчину в роду? Неужели мстительность в ней заслонит разум?
Таким образом Гунхильда и покинула Эбергорд. Уехала, чувствуя себя изгнанницей, хотя для рода Инглингов все складывалось
Именно в молодости, когда впереди вся жизнь и тысячи возможностей, любое крушение надежд и желаний кажется окончательным, непоправимым несчастьем. Лет через десять, когда возраст принесет опыт, в том числе опыт разочарований и потерь, человек уже знает, что в жизни много концов и много начал. Но эти концы уже не кажутся такими горькими, а надежды не так радуют и окрыляют, как в юности. Свежесть чувств и острота восприятия мира с годами утрачиваются, и первые разочарования навсегда остаются в памяти, как самые горькие из всех. Поэтому Гунхильда не так уж ошибалась, когда думала, глядя на вырастающую над волнами священную скалу Борг, что всю жизнь, сколько бы она ни продлилась, придется ей нести в душе эту тяжесть, эту боль, эту тоску по счастью, которого и не было, и не могло быть…
Как ей повезло, она начала осознавать лишь тогда, когда встретилась с родными и увидела на их лицах даже больше изумления, чем радости. Особенно на лицах Эймунда и Ингер – Олав сиял, заранее уверенный, что Горм не посмеет пренебречь его требованием. Эймунд с невестой далеко не так были в этом уверены и не ждали ничего хорошего как для Гунхильды, так и для себя. Ведь если бы Горм нехорошо обошелся с Гунхильдой, Олаву и Эймунду родовая честь предписывала бы так же обойтись с Ингер. Продать ее в Серкланд, конечно, Эймунд бы не позволил, но и назвать своей законной женой никак бы не смог и вынужден был бы предложить любимой девушке место наложницы.
Поэтому благополучное возвращение Гунхильды, означавшее готовность Горма к примирению, привело их в восторг и ликование. Когда Регнер привел в Торсхейм грустную рыжеволосую девушку в синем плаще, на нее смотрели, как на вернувшуюся из Хель. А она едва замечала объятия родных, радостные крики дружины, зато с Ингер поздоровалась более оживленно: их объединяла общая скорбь по Кнуту. Обе они считали, что Эймунд поступил правильно, убив Годперта, хотя едва ли Горм и Харальд согласятся, что месть свершилась и раздор завершен. Но так сохранялась хотя бы надежда на примирение, а останься Годперт в живых, получилось бы, что Олав берет на себя ответственность за смерть Кнута.
– Только ему все равно было не жить, – сказала Ингер, когда девушки ушли в женский покой Торсхейма отдыхать и разбирать сундуки с приданым Ингер. – Я знаю Регнера: будь у него десять человек, будь у него хоть один человек, он все равно не уехал бы, оставив этого козла в живых. Так или иначе он бы его достал. Это был слишком ничтожный человечишка, чтобы конунги марали в его крови свое оружие; Регнер убил бы его, чтобы он не смел ходить и гордиться, что на его руках кровь конунга, а уж с Олавом разобрался бы потом мой отец.
Гордый Олав немедленно послала на Адельсё уведомить Бьёрна конунга о своих успехах. Оставалось дождаться Харальда, чтобы справить свадьбу – без родичей невесты она не будет иметь законной силы. Однако и невеста, и сестра жениха были далеко не так радостны, как обычно в таких случаях. Смерть человека, дорогого им обеим, угнетала.
К вечеру Гунхильда отдохнула и взяла себя в руки настолько, что уже могла выйти к гостям Атли Сухопарого, сохраняя если не веселый, то хотя бы невозмутимый вид. Она не сомневалась, что все варинги, все лучшие люди Бьёрко соберутся поглядеть на нее. И действительно: выйдя в грид, чтобы занять почетные места за женским столом, две девушки, такие красивые каждая по-своему, такие решительные и отважные, привлекли к себе все взоры и вызвали целую бурю приветственных криков.
– А у нас тут есть еще один гость! – закричал Олав, уже раскрасневшийся от духоты и пива, когда они подошли ближе. – Вы обе с ним знакомы, и я знаю, будете рады вновь встретить такого учтивого и мудрого человека!
Девушки обернулись туда, где один из гостей на лучших местах поднялся, чтобы их поприветствовать, и обе переменились в лице. Перед ними стоял невысокий, представительного вида мужчина, лет пятидесяти, с аккуратно причесанными рыжеватыми седеющими волосами и такой же бородкой, одетый в синий кафтан с отделкой из красного шелка, с серебряной цепью на груди и множеством дорогих перстней. Сигурд Щедрый, ярл Трёнделага!
Ингер вспыхнула, увидев его, и невольно стиснула руку Гунхильды; последняя просто удивилась. Она знала, что после бегства Ингер Сигурд ярл уехал из Эбергорда, получив подарки от Горма и предназначенные для Хакона конунга уверения в дружбе, но, конечно, бесславное завершение сватовства ни владыку Норвегии, ни его посла порадовать не могло. Однако тут же лицо ее прояснилось, и она поздоровалась с Сигурдом ярлом, как обычно, приветливо.
– Что, Ингер, испугалась? – кричал со своего места веселый Олав. – Думаешь, Сигурд опять за тобой приехал? Нет, мы своего уже не отдадим!
На лице Ингер ясно отразилась надежда, что дядя ее будущего мужа свалится за борт в первый же раз, как выйдет в море. Сигурд ярл тоже с некоторым трудом сохранял невозмутимость, и лишь один Олав думал, что весело шутит, напоминая собеседникам о неприятных для них вещах. Ингер ослушалась родителей и убежала из дома с врагом рода, к тому же пока не стала его законной женой, а Сигурд потерпел неудачу, к тому же честь его конунга была чувствительно задета.
– У меня хорошая новость для тебя, Хильда! – Олав, не замечая, как мрачнеют лица вокруг, поднял рог с пивом. – Есть один замысел, который принесет счастье и честь нам всем! Ты лишилась жениха, а Хакон конунг лишился невесты, которая убежала от него, ха-ха! Но теперь все устроится! Сигурд ярл уверен, что Хакон конунг будет рад назвать тебя своей законной женой и королевой, и я сказал бы, что ничего лучше нам и не придумать!
Гунхильда в изумлении взглянула на отца, потом на Сигурда, и отправилась к своему месту за столом – такие новости легче переваривать сидя.
Как выяснилось, Сигурд ярл находился в Бьёрко уже некоторое время, но замысел насчет судьбы Гунхильды возник только сегодня, когда она благополучно вернулась. До того Олав уже вовсю раздумывал, с кем бы заключить союз путем ее брака; Бьёрн конунг был слишком стар, Олав, его сын, уже имел трех жен. Наиболее выгодным казалось поискать жениха для дочери в Стране Саксов: сам Отта кейсар несколько лет назад овдовел, да и среди его родичей и приближенных можно было найти подходящего жениха. Эймунду не нравился этот замысел, поскольку предполагал крещение и обязательство утверждать Христову веру в Южном Йотланде, платить церковную подать и так далее – а это грозило бы большими внутренними сложностями. Но Олава это не смущало: его отец таким образом уже отстоял свою державу, опираясь на сильного саксонского соседа, и он вполне здраво рассчитывал, что Отта кейсар поддержит его, лишь бы не допустить возникновения единой и цельной Датской державы. Более того: Олав предполагал уже в ближайшее время отправить дочь к Отто кейсару, на правах родственницы искать приюта и защиты, а там, глядишь, она приглянется вдовому королю. Вон ведь как ловко она обошла Кнютлингов! Кстати, и епископ Хорит, который сейчас находился в Хейдабьоре, с радостью взялся бы крестить ее, а потом проводить к своему повелителю и оказать всяческую поддержку. Юная дева знатного рода, принявшая учение Христа и бежавшая из языческой страны, могла смело рассчитывать на покровительство и дружбу любого из христианских королей. Особенно когда она так красива, как Гунхильда дочь Олава!