Кольцо Фрейи
Шрифт:
Олав снял с запястья правой руки широкий золотой браслет, надел его на конец клинка и над огнем протянул клинок Харальду. Харальд в свою очередь поднял руку с мечом, концом клинка снял браслет с меча Олава и только после этого взял его в левую руку и надел на свое правое запястье. Никак иначе эта вира не могла быть получена: передав ее обычным образом, из рук в руки, они признали бы, что их связывают отношения кровной мести, и тогда договор между ними и свадьба родичей стали бы невозможны. Но клинки мечей и пламя разорвали эту связь, позволяя тем не менее выплатить виру. Теперь на пути к примирению не было внешних препятствий, и Харальд наконец обернулся к женскому столу.
Гунхильда снова содрогнулась, пытаясь поймать его взгляд, но он посмотрел только на свою сестру и кивнул – не улыбнулся, никак не выразил радость от того, что видит ее.
Ингер встала и вышла к очагу. Эймунд тоже подошел – в красной шелковой рубахе с отделкой из серебряной тесьмы, с тщательно расчесанными волосами, он выглядел непривычно серьезным и едва мог улыбнуться.
– Я, Харальд сын Горма, сына Хёрдакнута, конунга Дании, – начал Харальд, взяв девушку за руку, – при свидетельстве всех этих свободных и достойных людей отдаю мою сестру, Ингер дочь Горма, в жены этому мужчине, Эймунду сыну Сигтрюгга, сына Кнута, конунга Южного Йотланда. От своего отца и матери она получает приданое, состоящее в хороших мехах, крашеных одеждах, серебряных кубках, медных блюдах и прочей утвари. В случае развода это имущество возвращается к ней, как и свадебные подарки от мужа. В случае ее смерти бездетной это имущество возвращается в наш род. В случае ее смерти после рождения детей это имущество переходит к ее детям.
– Я, Эймунд сын Сигтрюгга, сына Кнута, беру в жены эту женщину, Ингер дочь Горма, – ответил жених. – И плачу за нее выкуп: вот этот меч.
Из-за спины его вышел хирдман и вынес на вытянутых руках меч в ножнах. На поверхность навершия и перекрестья были набиты тонкие полоски красной меди, латуни и серебра, что создавало строгий трехцветный узор. Переливаясь при свете огня, они придавали оружию вид сверкающей драгоценности.
Харальд взял меч и извлек из ножен: на клинке возле рукояти имелось клеймо, указывающее на лучшую мастерскую Рейнланда.
– Этот меч зовется Синий Зуб, – сказал Эймунд. – Ему уже очень много лет, еще дед мой Кнут добыл его в Стране Франков. Это самое лучшее сокровище из тех, которыми мы владеем, и я отдаю его на выкуп за то, что отныне будет дороже всего в моем доме – моей жены Ингер дочери Горма.
Ингер слегка улыбнулась, польщенная: чем выше стоимость выкупа, тем больше чести невесте и ее роду, а Эймунд прямо заявил, что отдает за нее самое дорогое из родовых сокровищ.
Лицо Харальда несколько смягчилось: он оценил и качество меча, и желание Эймунда оказать честь Кнютлингам.
– Я принимаю выкуп.
Сам Атли поднес рог пива сперва Харальду, потом Эймунду, и они отпили понемногу в знак заключения союза между своими родами. Потом фру Дейрдра поднесла на длинном полотенце серебряную чашу и подала ее сперва Эймунду, потом Ингер.
– Слава жениху и невесте! – с несколько натянутой бодростью, зато громко, первым закричал Олав, и гости дружно подхватили.
Под гром приветственных криков Эймунда и Ингер отвели к столу и усадили. Рог подали Олаву, он выпил, пожелала новобрачным счастья, заговорил было о старых раздорах и своих надеждах на их преодоление, но Эймунд сильно толкнул его ногой под столом, и Олав, о чудо, послушно завершил речь и передал рог Харальду. Потом рог пошел по столам, каждый из знатных гостей отпивал немного и произносил пожелания, на столы несли блюда, пир пошел своим чередом. Ингер и Гунхильда снова встали и вышли с Дейдрой, чтобы подать «сыр невесты», нарочно для пира изготовленную голову, такую огромную, что Дейрдра и Гунхильда держали ее на деревянном подносе вдвоем, а Ингер, обходя столы, отрезала по кусочку и вручала каждому из гостей, получая взамен подарок. А поскольку место за свадебными столами нашлось только для знатных и богатых гостей, то подарки собирали идущие следом служанки и складывали к очагу, где все могли видеть, как блестят в свете огня серебро, бронза, пушистые меха и цветной шелк.
Начали они, конечно, с почетного стола. И вот тут Харальд наконец взглянул на Гунхильду, даже кивнул ей. Ее руки, держащие поднос, задрожали; в душе вспыхнула радость, но и тоска, что он подчеркнуто не уделяет ей внимание, будто обижен за что-то или все еще считает ее членом враждебного рода. Ведь они помирились, он принял выкуп невесты и виру, и мог бы хотя бы на свадьбе быть повеселее!
– Я слышал, йомфру собирается замуж? – пристально глядя на нее, спросил Харальд.
– Да. Надеюсь, в этот раз мне больше повезет, – ответила Гунхильда, задетая враждебностью его голоса и холодом в глазах.
– Не надейся.
Гунхильда не была уверена, что правильно расслышала его слова: кругом стоял шум, а они уже должны были идти дальше со своим подносом. Неужели он так сказал? Что это значит?
Вопреки тревожному началу, свадебный пир шел весело: ведь большинство присутствующих составляли знатные жители Бьёрко, а им было не о чем печалиться. Олав уже успел сложить вису в честь подаренного меча и теперь услаждал слух собравшихся, звучным голосом перекрывая шум пира:
Словом скальд восславит
Клык луны ладейной,
В пляске крепких лезвий
Блещет рыба крови.
Дар от Фрейра брани
Тору грома стали,
Выкуп Сунны сыра —
Синий зуб кольчуги.
Затевались разные забавы, игры, устроили состязание между женатыми мужчинам и молодыми парнями: мужчины старались вырвать Эймунда из толпы парней в знак того, что теперь он принадлежит к женатым, а те не отпускали. Вышла настоящая драка, и в итоге Эймунд, с совершенно растрепанными волосами и в надорванной рубахе, истошно вопя, чуть не влетел в огонь очага. То же самое полагалось проделать с невестой, но из девушек на пиру была только Гунхильда, поэтому они с фру Дейрдрой разыграли довольно вялую потасовку, несмотря на подбадривающие крики мужчин. Обе стремились главным образом не повредить свои праздничные наряды, и фру Дейрдра довольно быстро отвоевала и перетянула на свою сторону Ингер, которая не слишком старательно пряталась за спиной Гунхильды.
Ближе к полуночи десяток знатных свидетелей, вооруженных факелами и обнаженными мечами, повели молодых к постели, впервые устроенной для них в спальном чулане. При этом свидетели оглашали дом пьяными криками, призванными напугать и разогнать злых духов, и Гунхильда, в изнеможении прислонившись к стене, была вынуждена признать, что своей цели они добились. Несомненно, все злые духи, что водятся на острове Бьёрко и соседних, утопятся в море со страху. А затем и она пошла спать. Харальд больше ни разу не взглянул на нее, и на душе у нее было так тяжело, что хотелось остаться одной.
Вот такой же должна была быть ее свадьба с Кнутом, думала она, лежа в темноте пустого женского покоя – все служанки еще оставались на пиру, – и невольно пытаясь различить в шуме голос Харальда. И примерно такой же будет ее свадьба с Хаконом конунгом. Но, не в силах заснуть, она долго еще сдерживала слезы, отгоняя образы той свадьбы, которую хотела бы увидеть: где она стояла бы возле очага напротив Харальда, и отец ему передал бы ее руку, и им Ингер, уже в покрывале замужней женщины, поднесла бы чашу со свадебным пивом… Гунхильда так остро ощущала то счастье, которое могла бы при этом испытывать, и боль от мысли, что этого никогда не будет, и ей хотелось сейчас же умереть, чтобы не чувствовать больше ничего. И Харальд смотрел бы на нее с доброй мягкой улыбкой, нежно и бережно держал бы за руку в знак того, что отныне она навсегда принадлежит ему и находится под его защитой…