Колдолесье

Джонс Диана Уинн

– Что я сделал, - спросил он вслух после многих веков боли, - чтобы заслужить такое в моем сознании?

Правда – он проходил по галактике, убивая множество людей, но получалось, он зарабатывал наказание после того, как получил его. Он знал, что заработал его в полной мере. Облик, в котором он пребывал сейчас, являлся его истинным обликом. Он знал это много лет. И в тот миг, когда он вошел в поле Баннуса и почувствовал, как принуждающая сила Властителей отчасти снимается с его сознания, этот самый облик лег бременем на его

плечи – грубый, уродливый облик, меньше, чем нынешний, и такой гадкий, что он спрятался, глубоко забившись в кусты терновника. Он вспомнил, как кто-то побеспокоил его там. Желая лишь покоя, он прополз вперед и попытался улыбнуться стоявшему там мальчику, чтобы дать ему понять, что он желает лишь покоя. Мальчик был Челом, осознал он теперь – Челом до того, как Мордион создал его. Странно. А Чел принял улыбку за угрозу и швырнул полено ему в рот. У Мордиона ушло несколько часов, чтобы избавиться от полена, и все время, что он отхаркивал, кашлял и скреб его, он говорил себе, что это не более того, что он заслужил. Он заработал и облик, и наказание, но он заработал их постфактум, и в этом не было никакого смысла.

– Должно быть, я сделал что-то раньше, - произнес он.

– Ты ничего не сделал, - ответил Баннус.

Мордион знал, что он поблизости – похожий на контур звездной чаши. У него возникла мысль вытянуть свой звездный хвост, обернуть его вокруг чаши, взяв ее в плен, и приказать Баннусу избавить его от страдания, но он понял, что это бесполезно. Место в небесах, где они оказались, в каком-то смысле находилось внутри Баннуса. Чаша являлась лишь иллюзией Баннуса – такой же пустой как небеса за ней, которые тоже были Баннусом.

– Я не вижу ничего в твоих воспоминаниях, что заслуживало бы их наличие, - сообщил ему Баннус. – Изучи их сам и увидь.

Мордион хотел отказаться, но поскольку у него было только два варианта, он неохотно обменял одну боль на другую и позволил своему сознанию двигаться, пока не насадил себя на ближайший алмазный шип. Шестеро детей. Их было шестеро детей: двое мальчиков-близнецов, двое девочек-близнецов и Кессальта. И Мордион. Все одного возраста. Мордион понятия не имел, общие ли у них родители или нет. Они все были отчаянно привязаны друг к другу, ведь кроме друг друга у них не было никого в целом мире. Но поскольку четверо были близнецами, а Кессальта и Мордион почему-то нет, они с Кессальтой были особенными друг для друга. Она была близка к нему по способностям. Но это несправедливо. Всегда было несправедливо. Мордион всегда казался старшим. Он был выше и сильнее остальных и больше умел. Это всегда было несправедливо. И остальные смотрели на него снизу вверх и зависели от него, как будто он на самом деле старший.

«Всегда защищаю детей!» - подумал он и скользнул на шип этого воспоминания. Они шестеро, совсем малыши, были заперты в комнате. Пустая комната, где они проводили много времени. Иногда там было холодно и влажно, иногда – жарко и влажно. Они думали, что их поместили туда в качестве наказания, но не знали наверняка. В тот раз было холодно и сухо, но, как всегда, в воздухе шептали голоса:

– Вы ничтожества. Вы низки. Любите Властителей и сделайте себя стоящими чего-то. Почитайте Властителей. Угождайте Властителям.

Снова и снова. Никто из них не слушал. Мордион обычно не давал им стать слишком несчастными, придумывая песни и демонстрируя магические фокусы.

И сейчас он понял: одной из причин, по которой он вступил в замок, творя столь цветистую магию, являлась чистая радость от того, что он снова способен демонстрировать фокусы.

Они все смеялись, потому что Мордион создал глупое изображение Властителя. Оно танцевало в воздухе и говорило:

– Я держу тебя! Я держу тебя!

А они кричали в ответ:

– О, нет, не держишь!

Как вдруг дверь открылась, и один из роботов, которые обычно присматривали за ними, ворвался в комнату, крутя ремнем.

– Вы вызвали неудовольствие Властителей, - протянул он и бросился на них с ремнем.

Они закричали и одно мгновение не знали, что делать. Они привыкли к не обращающим на них внимания роботам и к командующим ими роботам, но впервые один из них нападал на них. Однако когда Катиона довольно серьезно ранили, Мордион собрался и сумел загнать робота в угол, где они с Кессальтой пинками выбили из-под него ступни. Но он продолжал вставать и набрасываться на них. И он был слишком сильный. В итоге Мордиону пришлось проткнуть его мозг магической стрелой, которую он изобрел в неистовой спешке, и вытащить наружу некоторые из его механизмов, и тогда он остановился.

Их сторожа-люди наказали его за то, что он испортил робота, но это и близко не было так больно, как воспоминание о пяти потерянных детях, которых он защищал всё свое детство.

– Почему ты защищал их? – поинтересовался Баннус.

– Кто-то же должен был, - ответил Мордион.

Он подумал, что был тогда способен на это не столько потому, что был выше и умнее – что в любом случае было несправедливо, – сколько из-за трех голосов, которые порой говорили в его голове. Они сказали ему, что происходящее неправильно. Более того, благодаря им он узнал о более просторных, более счастливых мирах, чем тот, который знали шестеро детей. С крайним возбуждением Мордион обнаружил, что голоса приходили от людей, находившихся на расстоянии многих световых лет от него, и что он разговаривал с людьми, чьи голоса вылетели к его разуму несколько веков назад. Он всегда жалел, что ни близнецы, ни Кессальта не могли их слышать. Обычно голоса говорили, когда мозг Мордиона был занят изучением всего того, что их заставляли учить. Они занимались уроками и физическими тренировками по восемь и более часов в день. Властители хотят, чтобы их Слуги были как следует обучены, говорили им. Если кто-нибудь из них упрямился, появлялись роботы. Они боялись роботов после того с ремнем. И всегда присутствовал шепот в воздухе о том, что дети – ничтожества, и должны любить Властителей. Голоса Мордиона помогали сделать всё это терпимым. Но голоса стали постепенно угасать, когда ввели Шлемы.