Колдовское кружево

Чайковская Диана

Внутри пахло травами и какими–то лекарствами, всюду висели охапки растений, из печки мелькали багряные глаза. Наверняка Домовой или ещё какая нечисть. Калина испуганно вжалась в стул и, кажется, пожалела, что не может стать невидимой.

– Да не бойся, – фыркнула хозяйка. – Не собираюсь я тебя есть.

– Есть? – она не поверила своим ушам. – Вы… ведьма?

Незнакомка рассмеялась, но не зло, а как–то по–доброму.

– Она самая, – хмыкнула. – Ягиня, которая Костяная. Живу тут который век и ищу ладную ученицу. Если лес тебя привёл, значит, можешь ею стать.

– Я не хочу становиться ведьмой, –

печально вздохнула Калина. – Меня матушка ждёт. И жених. И отец.

– Во как, – усмехнулась та. – Ну ничего, пей чай, а на меня не обращай внимания.

Калина отхлебнула из чашки. Напиток был в меру сладким и отдавал спелой земляникой. Вкусно. Она повернулась, чтобы поблагодарить хозяйку, и замерла: та перебирала в руках колоду карт. Жуть какая! Нянюшка постоянно пугала Калину, рассказывая, что недобрые и страшные старухи затаивались в своих избах, как паучихи – в тёмных пыльных углах, и выплетали всякую злую ворожбу, и не без помощи гадальных карт.

Калина отвернулась. В ней боролись страх, отвращение и интерес. Когда шуршание карт затихло, она не выдержала и снова посмотрела на Ягиню. Та окинула расклад взглядом, а после убрала колоду вовсе.

– Будь по–твоему, девка, – неожиданно произнесла она. – Как закончишь есть, я отведу тебя к перелеску.

Калине не знала: радоваться ей или плакать. Она с волнением догрызла пряник, выпила чай и встала из–за стола. Ягиня тоже поднялась и повела её за ворота. Две пары глаз проводили их. Она чувствовала, как духи смотрели им в спины. Страх не позволял оборачиваться, скорее наоборот – гнал её прочь от ведьминой избушки.

Они шли по удивительной ровной тропке. Калина дрожала, но почти бежала, стараясь побыстрее прийти в деревню, пусть без корзины, зато живая. Стоило тропке вильнуть, как лесной мрак исчез – широкие дубы и ели будто бы растворились.

– Ну всё, – спокойно сказала ведьма. – Дальше перелесок, а за ним твоя деревня. Не заблудишься, теперь уж точно нет.

– Благодарствую! – произнесла Калина. Её учили, что на добро надо отвечать добром, даже если перед тобой находится ведьма.

– Успеешь ещё поблагодарить, – усмехнулась Ягиня. – Ступай.

К удивлению деревенских девок, она вернулась из смарагдовых дебрей целёхонькой. Заплаканная мать кинулась к Калине, прижала её к себе и пообещала больше не отпускать её одну. Слухи по Ближним Вьюнкам разносились быстро, поэтому о погибели молодицы в лесу уже знали все. Как же на неё смотрели, когда она шагала по дороге уставшая, но живая!

О, Калина пообещала себе, что никогда не забудет этих взглядов, а своё ощущение превосходства над другими обязательно передаст дочерям и сыновьям. Как ни крути, а девка должна сохранять гордость, даже если с ней случилось что–то мерзкое, точнее, особенно если с ней что–то случилось.

I. Неровные стежки

Не сиделось Василике в купеческом доме. Отец её давно разъезжал по заморским краям, торговал шелками, мехами, каменьями, а по возвращении рассказывал такое, что у неё поневоле загорались глаза. Даром что мачеха раз за разом повторяла, мол, здоровой девке пора замуж. Полная и вечно недовольная Калина не была ей родной матерью, поэтому особой теплоты к Василике не питала, но и делать из купеческой дочки посмешище

не собиралась. Шутка ли – девке шёл семнадцатый год, а она до сих пор не была сосватана. Так ведь и дурные слухи про их семью могут пойти, и тогда никто не посмотрит на старших дочерей.

Калина мечтала выдать замуж двух своих, но добрым молодцам больше приглядывалась младшая Василика. Всё было при ней: и статное тело, и крепкая русая коса, и цветные сарафаны, и бисерные кокошники с разными каменьями, и даже заморские мази. Одной лишь головы не была, как говорила мачеха. Да, не хотела Василика замуж. То дёгтем перемазывалась, то целую седмицу не купалась, то просто сбегала со смотрин в дикий лес.

Ей настолько полюбилась непроглядная чаща, что она могла пропадать там целыми днями, являясь в дом под вечер. Другие люди того леса опасались, говорили, что там испокон веков живёт злая ведьма, а изба её сделана из крепких человеческих костей. Василика много раз проходила мимо того дома, самого обычного, деревянного и с трубой. Но заходить к Костяной Ягине она боялась. Мало ли, вдруг есть крупица правды в рассказах?

– Опять она за своё, ты погляди! – бурчала Калина на проходившую мимо Василику. – Вся в листьях и колючках, чтоб тебя, неугомонную, Ягиня сварила, раз замуж за Миклая не хочешь!

Видела Василика того Миклая, бородатого, пахнувшего дурной брагой и потом. Статный воин. И служил у самого князя. Жаль только, что её он совершенно не притягивал – не нравились ей могучие богатыри. Калина сыпала искрами, кричала, что отправит Василику в чёрную избу, где доживали свой век старые девы, прислуживая богам, что нажалуется отцу, и тот силком выдаст её замуж за первого встречного, а после приказала всем трём дочерям вышивать багряные цветы для полотенца. Калина собиралась преподнести его мужу – ценный дар, сделанный родными руками.

– И чтоб ни шагу из дома! – шикнула купчиха, гневно взглянув на Василику, и захлопнула тяжёлую дверь с жутким шумом.

Купеческая дочка тяжело вздохнула и взглянула на связку нитей. Вышивание не входило в число её любимых занятий, чего нельзя сказать о сёстрах – те радовались каждому ровному стежку и старательно выводили целые цветастые поляны, украшая полотенца, скатерти и даже собственные платья. У Василики всё было наоборот: её единственная работа – несчастные раскосые маки – смотрелись жутко. Иной раз казалось, будто цветы ехидно улыбались, мол, не дадимся в руки, заколем кривыми лепестками. На изнаночную сторону и вовсе было страшно взглянуть – столько узлов! Василика пыталась подвязывать нитки аккуратно, как делали сёстры, но получались огромные нитяные комки, мешающие друг другу.

– Как там твоё подвенечное платье, сестрёнка? – елейно усмехнулась Марва, считавшаяся лучшей рукодельницей в семье. – Не готово ли ещё?

– Пока нет, – ответила Василика. – Но я тружусь над ним.

Марва и Любава переглянулись и заливисто захохотали. У них самих сундуки с приданым давно были готовы. Каждая выткала по белому платью, украсила каменьями и готовилась, ожидая суженого. У Василики лежал латаный подол. Она страдала временами страдала над ним под суровым присмотром мачехи, которая качала головой и говорила, что не будет из Василики доброй и умелой хозяйки, если та не может сделать даже подвенечного платья.