Колдовское кружево
Шрифт:
Яшень погнал подальше от колдовского края. Лешачата проводили Василику любопытными взглядами. Наверняка расстроились, что она не принесла им снеди. Что поделать, не всякий раз получилось что–то утащить. Однажды её увидела кухарка. Пришлось признаться, что купеческой дочке захотелось поесть вишнёвого варенья прямиком посреди ночи, а будить слуг было несподручно. Та вроде бы поверила, но посмотрела косо. С тех пор Василика проявляла осторожность. Мало ли, вдруг кто расскажет мачехе, а та заподозрит неладное.
Ночной воздух приятно холодил. В лесу было особенно свежо, намного лучше, чем в людной деревушке или городке. Трактиры стояли полупустые – не всякому хотелось сидеть в четырёх стенах, вдыхать
Яшень понёс Василику к дому. Они враз проскочили цветочный ковёр, пшенично–горькое поле, где колоски сплетались с полынью, и подъехали к самому краю родной деревни. Домики чернели, не было видно ни одного огонька. Все давно уже спали.ю а петухи только–только открывали глаза, чтобы прокричать первый раз и рассказать всем о том, что скоро начнёт подниматься солнце. Василика спрыгнула на землю, взяла коня за поводья и тихонько повела сквозь скрипучие ворота. Они прошмыгнули во внутренний двор. Хорошо, что Яшень понимал её. Он научился бесшумно переступать и не фырчать лишний раз. Василика отвела его в стойло, сняла седло, насыпала овса и проверила, хватает ли воды в ведре. После она проскользнула в дом, пользуясь ходом для слуг, разделась и легла в похолодевшую постель.
Ей это было не впервой. Обычно Калина не замечала или не хотела замечать, реже – слышала от слуг и с криками запирала Василику в комнате, заставляя трудиться над подвенечным платьем и пришивать к подолу бусины, багряные кружева, а ещё – новый кусок ткани. Она работала медленно, отчасти и потому, что не получалось. Чутьё шептало Василике, что Калина не выдаст её замуж, пока та не сошьёт платья. Не станет же мачеха позориться и идти к швее. Так поступали только самые неумелые рукодельницы. Потом их высмеивали настолько сильно, что страшно было выйти из дому. Поэтому каждая молодая девка знала: плохонькое, но собственное платье лучше, чем цветастое и кружевное, но сделанное чужими руками. Хотя говорили, что столичные белоручки прикасались к шитью лишь ради удовольствия, а сами держали в доме умелых рукодельниц, которые могли и подол подшить, и каменья нитками скрепить, и кокошник подправить.
Но в их далёкой Радогощи было принято по–другому. Иначе Калина не стала бы суетиться и следить за всеми тремя девками, чтобы каждая могла в любой миг нарядиться, показаться жениху и ждать сватов после удачных смотрин. Василика застонала, вспомнив, что к подвенечному платью нужен был ещё и каравай, румяный, пышный и солёный. Всякая невеста должна была преподнести его дорогим гостям и подождать, пока те насытятся, а заодно и поймут, что девка – та ещё умелица. И зачем оно, если у них всё равно готовят слуги? Спросить бы у Калины, да только она снова схватится за сердце и назовёт Василику непутёвой. А может, мачеха и сама не знала? Делала, как заведено, чтобы люди не засмеяли, и только. В Радогощи, да и других деревнях, чтили старые обряды и с уважением относились к тем, кто выполнял их.
Василика тяжело вздохнула и зарылась в тонкое летнее одеяло, свернувшись комом. Яркая луна светила за окном и словно бы подмигивала ей, мол, знаю я, девка, твою тайну, но не боись, никому не расскажу. Оставалось верить, что Калина не узнает и подумает, будто падчерица просидела
С этой мыслью Василика провалилась в глубокий сон. Ей виделся лес, дикий, непроглядный, с вывернутыми корнями и мшистыми пнями, на которых росли грибы. Завывал летний прохладный ветер, шелестели кроны и скрипели огромные дубы, зовя её. Они просили Василику забираться поглубже, куда ещё не ступали люди, и она шла, перескакивая по тропинкам и проскальзывая между столбов. Вдруг возник тонкий огонёк. Он поманил Василику. Пришлось быстро побежать, нагибаясь и уклоняясь от еловых лап. Вверху ухнул филин, сорвавшийся с ветки. Птица взглянула на Василику и вдруг превратилась в жуткую седую ведьму. Она хрипло захохотала и попыталась протянуть пятнистые руки к испуганной девке. От страха, пробравшего всё тело, Василика подскочила в постели и открыла глаза.
Солнечные лучи ярко освещали комнату. Позднее утро было в самом разгаре. Вставать не хотелось. Наверняка за дверью её уже поджидала мачеха или сёстры. Снова будут крики. Василика сладно потянулась на мягких подушках и отбросила одеяло. Она быстро сменила нательную рубаху на плате с алыми кружевами, бросила в рот засахаренную клюкву и надкусила. Брызнул кислый сок. Василика сморщилась и тут же улыбнулась. Славные ягоды, ъоть и подсохшие с прошлого дня.
Она вышла из опочевальни и прикрыла дверь. Стоило спуститься по лестнице, как к ней тут же подскочила Любава.
– А, вот и наша расчудесная лесавка проснулась! – медово проворковала сестра и мигом схватила Василику за руку. – Пойдём же, матушка давно хочет с тобой поговорить.
Ей стало не по себе. Если Любава обращалась с ней так – значит, жди беды. Калина наверняка в гневе, запрёт её в комнате или прикажет выйти на смотрины к сыновьям кметов. Последних купчиха считала самыми недостойными. Бедные деревенские старшины жили чуть лучше простых людей. То была не ровня богатым купцам, которые ходили по княжеским теремам и плавали на расписных ладьях, видя заморские чудеса. Но с мачехи станется. Она давно грозилась, мол, не сошьёшь подвенечного платья сама – схожу к швее, а после силком потащу к сватам и отправлю в ближайший кметов дом, чтобы знала дурная девка, что потеряла из–за собственной глупости.
Василика тряслась всем телом и надеялась, что мачеха посадит её за шитье. Меньшее зло, в конце концов. Калина, вопреки обыкновению, спокойно сидела за столом и жевала медовый пряник. Не топтала ногами, не краснела от гнева, не пыталась схватить нерадивую падчерицу за косу. Осмотрев Василику, она вздохнула и покачала головой.
– Догулялась, нерадивая, – фыркнула Калина. – Хватит с меня твоих выходок, сил уже нет ум вбивать в дурную голову. Седлай своего коня и поезжай прямиком к Костяной Ягине. А если сама не поедешь, попрошу слуг спровадить аж до избы. И чтоб духу твоего в доме не было! – вскричала мачеха. – Ешь с лесавками, покрывайся мшистой кожей и вой на болотах вместе с водяницами, но к добрым людям не вздумай соваться! Увижу тебя в Радогощи или других деревнях, выдам за первого встречного и не пожалею, так и знай.
– Не жилось тебе спокойно при всём готовом, дорогая сестрица, – любовно пропела Марва. – Сама не живёшь и нам не даёшь. Что тут поделаешь, а?
В глазах старшей мелькали искры злобы. Василика знала, что сёстры никак не могли найти себе пригожих женихов, потому как все лучшие засматривались на неё, младшую, а других отказывались вести под венец и надевать им на голову венок Лады. За обычных или простых ни Марва, ни Любава не желали идти – всё мечтали стать богатыми купчихами или помощницами при боярынях, но никак не кметками и уж тем более не чумазыми бабами, которые серели и худели от постоянного труда.