Колдовство в Салеме в 1692-1706 гг.

Барр Дж.

И опять те же симптомы истерии: конвульсивные движения, искаженные позы, потеря слуха, речи, зрения и т. д. Припадки начались сразу же после того, как один из детей повздорил с прачкой-ирландкой, чья мать, Гудвайф Гловер считалась “скандальной старухой”. Ее покойный муж жаловался соседям, “что она несомненно была ведьмой”, “награждая девушку очень плохими словами”.

Соседи посоветовали прибегнуть к помощи белой магии, но богобоязненный отец, Джон Гудвин, отказался от общения с оккультным. Прежде всего он проконсультировался с “опытными врачами”, в особенности с доктором Томасом Оуксом, который высказал мнение, что “ничто, кроме адского колдовства” не могло быть причиной болезни детей. Затем он обратился к бостонским священникам, которые целый день читали молитвы в доме Гудвина, после которых один из детей надолго излечился. И наконец, он подал жалобу в суд против Гудвайф Гловер. Когда судьи беседовали с ней, “она дала себе такую ужасную характеристику”,

что ее тут же посадили в тюрьму по обвинению в колдовстве. Коттон Матер дает подробное описание суда над ней.

Она долго не могла дать прямые ответы в ответ на обвинение, а когда дала, это было скорее признание, а не отрицание вины. Был дан приказ обыскать дом женщины, откуда принесли в суд несколько маленьких кукол, сделанных из тряпок и набитых козлиной шерстью и другими подобными ингредиентами. Когда их предъявили подлой женщине, она призналась, что она пытала объекты своего злого умысла, смочив палец слюной и ударяя по этим куклам. Затем привели подвергшихся издевательству детей, а женщина все продолжала жаться и горбиться, словно раздавленная почти до смерти тяжким грузом. Однако когда ей принесли одну из кукол, она немедленно вскочила, странным образом потянулась к ней и взяла в руки. Но не успела она коснуться ее, как один из детей забился в жалком припадке перед всем собранием. Именно этого судьи опасались и с осторожностью повторив эксперимент, получили тот же результат. Они спросили женщину, выступит ли кто-нибудь в ее пользу. Она ответила, что выступит и, посмотрев очень внимательно в воздух, добавила “Нет, Он ушел”. Затем она призналась, что у нее только один Принц, с кем она поддерживала неизвестно какие связи. В связи с чем следующим вечером слышали, как она пеняла дьяволу, что он покинул ее, говорила, что поскольку он обошелся с ней так бесчестно и вероломно, она призналась во всем. Однако, чтобы разобраться во всем с полной ясностью, суд назначил пять или шесть врачей, которые должны были тщательно обследовать ее и убедиться, что она не помешалась в уме и не навлекла на себя репутацию колдуньи глупостью и сумасшествием. Они провели с ней много часов, и за все это время разговор ее был уместен и приятен. Особенно, когда ее спросили, что, по ее мнению, будет с ее душой. Она ответила: “Вы задали очень серьезный вопрос, и я не знаю, как на него ответить”. Женщина относила себя к римской католической церкви и могла свободно читать “Отче наш”, но всегда запиналась на одном или двух предложениях, при этом сказа, что не смогла бы повторить молитву за все богатства мира. В конце концов, врачи сочли, что она находится в здравом уме и твердой памяти, и ей был вынесен смертный приговор.

Это было очень обоснованное дело о колдовстве. Магия образа – самая распространенная форма черной магии. Ее подобие живо даже тогда, когда вера в магию исчезла (как знает каждый, кто рвал фотографию человека, на которого был зол. Студенты следуют тому же подобию, когда вешают или сжигают чье-нибудь чучело, и стоит отметить, что повешением и сожжением казнили ведьм. Никто еще не расправлялся с чучелом выстрелом, кинжалом или гарротой). Куклы набивали козлиной шерстью, потому что именно козел представлял Сатану с его рогами и копытами. К куклам применяли слюну, так как считали, что слюна обладает оккультной силой, остатки этой веры живы до сих пор, если вспомнить, что перед выполнением особо важного дела мы имеем привычку плевать на руки.

Чтобы определить, нужна ли апелляция на основании сумасшествия, обвиняемую обследовал комитет врачей, который признал ее в здравом уме и твердой памяти. Гудвайф Гловер явно верила, что она заключила договор с Сатаной. Когда ее спросили, кто будет ее защитником, она пыталась вызвать его, а вечером слышали, как в камере она ругала его за то, что он ее оставил. Но самое важное, что ее колдовство действительно работало, и работало конкретно. Когда она мучила одну из кукол, один из детей Гудвина “корчился в жалких конвульсиях”. Если вспомнить, что в обществе, верящем в колдовстве, сильные симптомы истерии, которой были подвержены дети Гудвина, часто кончались смертью, нельзя сказать, что приговор бостонского суда был слишком суровым или несправедливым. В самом деле, если учитывать жестокость английских законов XVII века, то простое повешение покажется чуть ли не снисходительным наказанием.

Коттон Матер дважды посетил Гудвайф Гловер в тюрьме после того, как она была осуждена, делая серьезные попытки обратить ее в свою веру. Ее Принц, говорил он, обманул ее, на что она отвечала: “Если это так, мне жаль!” Он “поставил ее перед необходимостью и справедливостью расторгнуть договор с адом и отдать себя Господу нашему Иисусу Христу навечно и вовеки веков”. Она ответила, что “он говорит очень здравые вещи, но она не может этого сделать”. Матер спросил, может ли он молиться за нее, на что она сказала: “Если бы молитва мне помогла, я молилась бы за себя сама”. Он снова попросил ее разрешения молиться, и она ответила, что не может дать его, пока не позволят ее “духи”. Она говорила только на ирландском,

и переводчик объяснил Матеру, что слово “духи” может означать “духи”, “ангелы” или “святые”. Тем не менее, он помолился за нее и когда закончил, она поблагодарила его за это. Но, пишет Матер, “не успел я выйти, как он схватила длинный и тонкий камень и своим пальцем и слюной начала “мучить” его, хотя кого или что она имела в виду, я имел счастье никогда не узнать”.

Во время этих визитов Матер также задал ей много вопросов по поводу колдовства. Однажды она ответила, что “с радостью дала бы… полный ответ”, но “духи” ей не позволят. Она сказала, что ходила на встречи, где ее Принц, то есть дьявол, присутствовал вместе с четырьмя другими людьми, и назвала их имена, включая одно, “которое естественная любовь призывала скрыть” – вероятно, ее дочь.

По пути на виселицу она объявила, что болезнь детей не прекратится с ее смертью, потому что в колдовстве участвовала не только она, но и другие. Болезнь продолжалась, но Матер не разгласил названные ему имена, возможно потому, что нельзя обвинить человека на основании одного лишь признания колдуньи. В конце концов, дьявол был, как часто называл его Матер, “Принцем лжи”, а эта женщина была его поклонницей. Приступы детей стали еще сильнее, лишь мальчику иногда становилось легче, когда он ударял призраков, которых видел. По теории, когда вы наносили удар по призраку, вы могли нанести рану колдунье, а в одном случае сообщалось, что “таким образом ранили отвратительную женщину а городе”. И снова Матер отказался огласить имена, “потому что чем осторожней мы будем в этом отношении, тем меньший вред нанесем репутациям невинных недостаточно расследованными историями”.

В конце концов, Матер взял старшую дочь Гудвина к себе в дом, отчасти чтобы лечить ее молитвами и постом, а также “чтобы я мог иметь полную возможность наблюдать необычное состояние этих детей и вооружиться доказательствами и доводами, как требовательный свидетель, дабы обвинить саддуцизм этой беспутной эпохи”. Он всегда был ученым и, понимая, что это классический случай, решил опубликовать отчет о нем, чтобы обратить материалистов в веру в невидимый мир.

У девочки обнаружилось достаточное количество симптомов. Большинство из них описано выше, но были и другие. Ее живот время от времени раздувался, “как барабан, иногда с квакающими звуками внутри”; однажды при таком случае Матер молился о “милосердии к дочери, мучимой дьяволом, и вдруг из нее раздался громкий и низкий голос со словами “Их (или нас!) здесь двое или трое”. Одной из самых нелепых ее галлюцинаций была езда на призрачной лошади. Она повторяла все движения скачущего человека, и в конце одной такой галлюцинации объявила, что была на шабаше и узнала, кто был причиной ее болезни. Их трое, сказала она, назвала имена и заявила, что “если их убрать, я поправлюсь”. Но Матер не стал “убирать” их. В конце концов, через эту девочку говорили дьяволы, а потому он опять не огласил имена.

Девочке становилось лучше в кабинете Матера. Она верила, к его замешательству и удовольствию, что Господь не позволит ее дьяволам войти сюда. Одним из самых удивительных симптомов были “полеты”; “ее поднимало и носило туда и сюда, хотя и не высоко над землей, но все же достаточно высоко, чтобы изменить наше мнение об обычной природе вещей”. Вероятно, это было не более чем повышенной интенсивностью движений при припадках, которую мы наблюдали повсеместно. Однако не все может быть так просто; о левитации говорилось и в другом случае, когда отчет о ней не так легко объяснить, и мы вернемся к этой проблеме, когда будем рассматривать тот случай.

Стойким симптомом была ее неспособность молиться или слушать молитвы о себе, или читать пуританские религиозные работы. “Паписткую книгу… она могла выдержать очень хорошо”, она могла читать “целые страницы какой-нибудь квакерской книги”, хотя не могла прочесть слова “Бог” или “Христос”, а просто пропускала их. “Когда мы просили сказать, какие слова она пропустила, она отвечала, что не должна говорить их; “Мне говорят, что нельзя, вы знаете, что это – это Б, О и Г”. Она не могла читать Библию, а если ее читал кто-то другой, даже про себя, это приносило ей ужасные мучения”. Тот же результат приносил пуританский катехизис, соборный катехизис, детский катехизис Джона Коттона, деда Матера, “Детское молоко” “вызывали у ребенка страшные судороги, если она раскрывала их, хотя раньше выучила их со всей своей любовью”.

Американские историки посмеялись над этим симптомом, говоря, что пуританский катехизис мог вызвать судороги у любого нормального человека. Но эти слова лишь демонстрируют неспособность этих историков понять культуру, чьей основой была религия. Эта девочка выросла в набожном обществе и прилежно училась религии, она верила, что поражена дьяволами и ведьмами. Ее неспособность произносить имя Господа или читать религиозные книги своего общества, должно быть, было для нее суровым испытанием, поэтому произношение слова “Бог” по буквам или чтение квакерских и католических книг было явным субститутом, заменителем. Брейер и Фрейд в своих “Трудах по истерии” писали о точно таком же случае.