Колдовство в Салеме в 1692-1706 гг.

Барр Дж.

К концу первого допроса Титубы у детей начались приступы, и Хаторн спросил, кто наслал на них порчу. Титуба сказала, что видела тень Сары Гуд, которая их мучила, и девочки подтвердили это.

“Сейчас я ослепла, – сказала Титуба. – Я перестала видеть”.

Вскоре после этого на нее наложили заклинание, и она потеряла речь. В конце концов, у нее начались припадки.

Признание Титубы, в общем, похоже на признания в колдовстве, сделанные в другие времена и в других местах. Часть могла быть предложена судьями. Но не все признание. Оно слишком подробно и слишком оригинально в некоторых деталях, чтобы быть простым результатом наводящих вопросов судей. Ее заключительная фраза, естественно, наводит на мысль об искушенном медиуме, а потеря зрения и речи, а также припадки говорят об истерии. Наиболее вероятный вывод заключается в том, что ее признание

было результатом как практики оккультизма, так и истерических галлюцинаций, таких же ярких и ужасающих, как и у пораженных детей.

Мы в точности не знаем реакцию общества. Можно много отдать, чтобы увидеть выражение лица преподобного Парриса, когда он услышал, что за существо грелось у его семейного очага. Одной из немедленных реакций было заключение трех женщин в тюрьму. Сара Осборн умерла там 10 мая. Титуба, как и последующие женщины, давшие признание, так и не предстала перед судом. Она лежала в тюрьме, пока ее не продали, чтобы заплатить за работу тюремщика, поскольку ее хозяин отказался это сделать. Сара Гуд предстала перед судом, и с ней мы еще встретимся.

Еще одной реакцией на признание Титубы было подтверждение страха общества перед колдовством, особенно страха перед тремя обвиненными женщинами. Ночью первого марта Уильям Алиен и Джон Хьюз услышали странный шум, он продолжался, пугая их, но они подошли и “увидели странное и необычное животное, лежащее на земле… Когда они приблизились, животное исчезло, и на его месте возникли две или три женщины, они стали убегать… не так, как бегут обычные женщины – они очень быстро исчезли из вида; мы их приняли за Сару Гуд, Сару Осборн и Титубу”. На следующую ночь у Уильяма Алиена опять были галлюцинации: “Сара Гуд в видимом образе появилась в его спальне и принесла с собой необычный свет; Алиен в это время находился в постели. Сара подошла и села у него в ногах. Алиен толкнул ее ногами, после чего она исчезла и свет исчез вместе с ней”. Обратите внимание, что эта галлюцинация, как и многие другие, прекращается, как только субъект способен двинуться или заговорить.

Но самым важным является то, что страх перед колдовством вообще, и перед Титубой, Осборн и Гуд в частности, был страхом, связанным с показаниями Титубы, страхом перед еще не найденными колдуньями. Кем были две женщины из Бостона? Кто сделал девять отметок в книге дьявола? Известно было только о двух – Гуд и Осборн. Признания Титубы были открытым приглашением к общественной паранойе, и не один житель Салема должен был бросать подозрительные взгляды в сторону соседки, спрашивая себя, а не она ли и есть та колдунья. Или волшебница? Но пока существовали только подозрения. Признания Титубы открыли дверь охоте на ведьм, но она пока не настала. Титубу и Осборн опять допросили 3 марта, Титубу и Гуд – 5 марта. 7 марта трех женщин отправили в Бостонскую тюрьму. Но единственное действие, предпринятое властями, было провозглашение пятницы 11 марта днем молитвы и поста, а также приглашение на консультацию священников из соседнего округа Эссекс.

Пост был проведен, со священниками проконсультировались. Однако важный результат поста пришел от больных девочек, а не от священников или судей. У девочек продолжались галлюцинации, но в них появилось новое видение, и теперь они “выкрикнули ее имя”. На этот раз это была не рабыня и не имеющая дурную славу старуха, вроде Гуд или Осборн. Это была Марта Кори, уважаемая прихожанка салемской церкви. Ее обвинила Энн Путнам, дочь сержанта Томаса Путнама, приходского псаломщика, чей дом с самого начала стал центром обвинений в колдовстве. Обвинения слышали двое, Эдвард Путнам и Изекиль Чивер, которые вместе с Мартой Кори состояли членами совета церкви и которые “посчитали своим долгом пойти к ней и послушать, что она может ответить на эти жалобы”. Около десяти утра они договорились пойти к ней после полудня потому что “хотели, чтобы Энн Путнам обратила внимание, в какой одежде появлялось перед ней видение дабы не ошибиться в человеке. Поэтому мы пошли в дом Томаса Путнама, прежде чем посетить Кори, чтобы Энн рассказала нам, во что она одета, но она сказала, что после того, как мы договорились пойти поговорить с Кори, она явилась к Энн и ослепила ее. Сказала только, что ее зовут Кори, и Энн не увидит ее до ночи, когда она придет снова и расквитается с ней. Затем из дома Томаса Путнама мы оба пошли в дом Джайлса Кори, где нашли… эту Кори в одиночестве. Как только мы вошли, она, улыбаясь, сказала: “Я знаю, вы пришли узнать, не колдунья ли я, но я не колдунья.

Люди столько говорят обо мне”. Эдвард Путнам ответил, что больная девочка пожаловалась на нее, поэтому мы и пришли. Она сразу же ответила: “Но она сказала, во что я одета?” На это мы ничего не ответили, поэтому она спросила снова, с большим нетерпением: “Но она сказала, во что я одета?”… Этот вопрос и это нетерпение, с которым она его задала, заставили нас подумать о том, что рассказала нам Энн Путнам, и мы ответили, что нет, она не сказала, потому что объяснила, что ты приходила и ослепила ее, чтобы она не сказала, в чем ты одета. Она ничего не сказала, но, кажется, улыбнулась, словно показала нам, как хитро обвела вокруг пальца”.

Откуда Марта Кори узнала, что они собираются опознать ее по одежде, мы точно не знаем, но, вероятно, ей сказал кто-то, кто был тем утром в доме Томаса Путнама. В любом случае, ее “хитрость” сыграла с ней злую шутку: на допросе 21 марта Хаторн был с ней грубее, чем с первыми тремя женщинами.

“Сейчас ты находишься в руках властей. Скажи, зачем ты причинила вред этим людям?”

“Я не причиняла никакого вреда”

“А кто причинил?”

“Умоляю, дайте мне помолиться”

Она просила это несколько раз, но Хаторн сказал, что послал за ней не за тем, чтобы выслушивать ее молитвы.

“Скажи, зачем ты причинила им вред”.

“Я невиновна. Я в жизни не занималась колдовством. Я богобоязненная женщина”.

“Ты видела эту жалобу на тебя?”

“Открой, Господь, глаза судьям и священникам. Покажи, Господь, свою силу и помоги им найти виновного”.

“Скажи, кто навел порчу на детей.

“Я не знаю”.

“Если ты виновна, думаешь, сможешь скрыть это?”

“Господь знает, кто виновен”.

“Тогда расскажи, что ты знаешь об этом деле”.

“Я богобоязненная женщина, почему вы думаете, что я одновременно занималась колдовством?”

“В таком случае, откуда ты узнала, что девочку просили определить, в чем ты одета, когда с тобой пришли поговорить?”

Она ответила, что узнала от Чивера, но Хаторн возразил, что она лжет. Он настаивал, и Марта Кори ответила, что ей рассказал муж.

“Кори, ты говорил ей?”

Старик отверг этот факт.

“Разве ты не сказала, что тебе рассказал муж?”

Ответа не было.

“Кто наносит вред этим детям? Посмотри на них”.

“Не могу”.

“Разве ты не обещала говорить правду, почему задала тот вопрос? Как ты узнала?”

“Я всего лишь спросила”.

“Как ты смеешь лгать перед всеми собравшимися! Ты находишься перед властями! Мне нужна правда. Ты обещала говорить правду! Рассказывай, кто предупредил тебя об одежде”.

“Никто”.

И так далее, и так далее, но нет смысла приводить все полностью. Хаторн никогда не был более жестоким и более нетерпимым, чем на допросе Марты Кори. Одной из причин была ее “хитрость”, другой – ложь, которой невозможно найти конкретное объяснение. Другой причиной был ее скептицизм по отношению к расследованию, поскольку она была известна своим скептицизмом. Она даже пыталась удержать мужа от посещения допросов Титубы, Гуд и Осборн, дойдя до того, что сняла седло с его лошади. А теперь, во время собственного допроса она протестовала: “Мы не должны верить всему тому, что говорят эти обезумевшие дети”. Хаторн ответил, что обезумевших много, но они сходятся в своих обвинениях. Позже он спросил ее, верит ли она, “что в округе есть колдуньи”. Марта Кори ответила, что не знает ни об одной.

“Ты знаешь, что Титуба призналась в этом?”

“Я не слышала ее”.

То, что скептицизм Марты Кори был обращен против нее, явно доказывает, что к этому времени судьи превратились в охотников на ведьм. Только охотник на ведьм считает, что каждый, скептически относящийся к колдовству, сам непременно должен быть колдуном или колдуньей.

Именно на допросе Марты Кори впервые проявился новый тип поведения. Она закусила губу, и несколько больных детей пожаловались, что их укусили. Ее обвинили, в том, что она закусила губу, и она совершенно справедливо спросила, какой в этом злой умысел? Преподобный Наколас Нойс из города Салем объяснил: “По-моему, ясно, что она практикует в пастве колдовство. У нее нет нужды в куклах”. То есть, вместо того, чтобы мучить образы, она использовала как образ свое собственное тело, кусала детей, кусая самую себя и тем самым обрекая себя на охоту на ведьм. Тем не менее, в течение последующих месяцев ход событий колебался в своем развитии, случались моменты, когда малейшее изменение обстоятельств могло предотвратить окончательную катастрофу.

Конец ознакомительного фрагмента.