Колен Лантье
Шрифт:
От волнения он с трудом переводил дух. Подняв худые, костлявые руки, несчастный грозил небесам, словно видел на горизонте четвёрку коней из Апокалипсиса[38], несущих за собой разорение, голод, ужас и смерть. О присутствии Колена он забыл. Выпрямившись во весь рост, крепко упираясь ногами в землю, он от имени бедняков предавал анафеме сильных мира сего:
– Берегитесь, выродки! Жак Простак возьмётся за косу и топор. В наших лесах ещё достаточно дубовых стволов, чтобы разрушить таранами ваши подъёмные мосты и крепостные стены. В наших очагах ещё достаточно углей, чтобы зажечь фитили и спалить ваши сторожевые башни.
В его словах звучала такая безудержная ненависть, что Колен задрожал. Только теперь он по-настоящему понял всё то, о чём ему рассказывал Одри. В тёмных лачугах, в лесных убежищах бурлила невиданная ярость, взращённая на горьких семенах страдания и несправедливости.
– А в твоей деревне у мужчин есть луки и стрелы? – спросил мальчик. – Мой друг Одри в Рибекурском округе поднял народ и даёт отпор английским стрелкам и королевским стражникам.
Тусклый взгляд старика скользнул по лицу мальчика. Он, казалось, не понял вопроса.
– Мужчины? Какие мужчины? – переспросил он.
– Да из твоей деревни. Пересчитали они свои стрелы и подтянули тетиву на луках?
Ясная улыбка внезапно осветила морщинистое лицо старика.
– Луки и стрелы запрятаны в лесной чаще. Сейчас это единственное наше богатство, и мы оберегаем его так, как прежде берегли ячмень и рожь. Послушай… – Он понизил голос, как бы опасаясь посторонних ушей. – Все мужчины из деревни уже три дня как там (он указал пальцем на лес). В воскресенье, после вечерни, вооружённые слуги сеньора из замка Крамуази налетели на нас и увели последних трёх коров. Тогда наши устроили засаду в лесу на дороге из Сен-Ле. Они сразили стрелами трёх стражников и среди суматохи отобрали угнанный скот. С тех пор наши люди скрываются в чаще. Сеньор до того разгневался, что поклялся повесить всех мужчин и заживо сжечь вместе с домами стариков, женщин и детей. Вот какое у нас несчастье! А кюре нас всех проклял.
И он визгливым голосом стал передразнивать деревенского священника: «Горе вам, нечестивцы! Небеса разверзнутся, и молнии испепелят вас. Вечно гореть вам в адском пламени!» А затем добавил обычным тоном, что священник покинул их и нашёл приют в замке Крамуази.
– Ну, а ты сам, дедушка, разве не боишься мести сеньора? – спросил Колен. – Ведь если ты останешься здесь, тебя ждёт смерть.
– Я уже стар. Смерть придёт, когда пробьёт мой час. Кому-нибудь ведь нужно оставаться в Преси. Я слежу, чтобы в церкви не погас огонь, и подливаю масло в лампаду. Когда эти головорезы появятся снова, я ударю в набат и предупрежу всех наших в лесу. Ну, а потом пойду без страха на меч, который меня проткнёт.
– Мне нравится твоя речь, дедушка! Не могу ли я чем-нибудь помочь тебе?
– Иди своим путём, мальчик, и, куда бы ты ни пришёл, заставляй умолкнуть трусов и барских прихвостней. Все наши беды не от бога, а от сеньоров. А когда услышишь набат, ступай за людьми, которые никогда не дрогнут. Пришло время Жаков! Пришло время Жаков!
С ближней борозды стрелой взметнулся в небо жаворонок. В лазурной вышине, среди пушистых облаков, полились его причудливые трели, словно горошинки рассыпались со звоном над опустевшим селением.
– Уходи, сынок! Запел жаворонок – значит, близка опасность. Жаворонок – птица бедняков. Он охраняет тружеников земли. – С неожиданной силой старик толкнул мальчика в спину. – Ступай и повинуйся зову сердца! Сегодня ночью возле Сен-Ле в лесу соберутся мужчины. Их слова пролетят сквозь густую листву, как стаи быстрокрылых птиц. Их слова будут выкованы из любви и ненависти. Смерть и справедливость! Пришло время Жаков! Пришло время Жаков!
Он говорил торжественно и нараспев, как священник читает молитвы, но в звуке и смысле его слов таилась удивительная сила. Старик внезапно исчез во мраке, словно опять забыв о присутствии мальчика. Его силуэт растворился в тёмных зарослях. Колен в недоумении протёр глаза, как бы сомневаясь в том, что всё это видел.
– Уж не сплю ли я, не померещилось ли всё это мне? – растерянно пробормотал он.
Но на мягкой, размытой длительными дождями почве он увидел отпечатки босых ног.
Тёплый воздух был напоён ароматом дикой мяты. «Ей-богу, я недурно переночую в лесу и утром доберусь до Сен-Ле, – размышлял Колен. – А сегодня я как-нибудь обойдусь без нежных излияний дядюшки Луи».
Вскоре он заметил расщеплённый бук, по форме напоминавший крест, и, сморенный усталостью, свернулся клубком у его подножия, меж двух толстых корней. В вышине над макушками деревьев звёзды золотыми точками усеивали чёрное небо. Колен погрузился в крепкий сон.
Глава одиннадцатая
Местечко Сен-Ле-де-Серан укрылось в излучине Уазы, как гнездо в высокой траве. За узкой полосой полей, на лесной опушке, вились коричневыми лентами три просёлочные дороги. Постепенно они терялись в глухой чаще, Это был один из самых больших лесов Франции. Он простирался на пятьдесят лье от предметстий Парижа до границ Лотарингии. На всём протяжении от Бове до Лаона он именовался Уазским лесом, и в него включали районы Куэ, Лиг, Компьен, Эрменонвиль и Шантильи. Правда, селение Крейль окружал Алаттский лес, а к домам Клермона подступал Эзский бор, но то были чисто местные названия. В целом же весь зелёный уазский массив являлся остатком древнего Герцинского леса, некогда покрывавшего между Маасом и Дунаем добрую половину территории Европы.
На подступах к большим селениям в это море зелени вклинивались пахотные земли и пастбища. Реки сдерживали стремительный натиск деревьев, замковые башни и церковные колокольни поднимались в небесную высь, но лес-завоеватель, обходя города и непреодолимые преграды, поглощал тысячи мелких деревушек и хуторов и душил в своих буйных зарослях. Даже зиме не удавалось вырвать селения из его цепких объятий. Сплошные стены могучих стволов, сети из переплетённых ветвей – непроницаемая зелёная завеса скрывала и посёлки в долинах, и замки на холмах. Сухой, холодный северный ветер взметал дым до верхушек голых деревьев, а потом выпадал снег и ложился толстым слоем на леса и поля, дома и хижины. И только протяжный волчий вой врывался в это безмолвие, усиливая ощущение безлюдья и оторванности от всего мира.
В селении Сен-Ле-де-Серан насчитывалось до ста очагов. Жалкие домишки теснились возле каменной часовни, белые стены которой резко выделялись на этом сером фоне. Земля в деревне была разбита на квадратные участки. В центре каждого такого участка, обсаженного боярышником, стояла глиняная лачуга под соломенной крышей, сморщенная и сгорбленная, как старуха. Низкий проём в стене служил входом, а крохотные узкие оконца напоминали бойницы.
Свиньи рылись в кучах навоза, разбросанных среди неровной площади, на которой местами торчали из-под земли острые гребни кремнистой породы.