Колесо года
Шрифт:
И он вразвалочку пошёл к выходу из автобусного парка.
Больше мы никогда не говорили об этом. Я долго старался убедить себя, что Генрих всего лишь пугал меня шутки ради, и под автобусом в тот вечер пряталась кошка. А потом я не выдержал и уволился.
С тех пор прошло много лет. У меня хорошая должность и собственная машина. Я почти не езжу на общественном транспорте, а ржавые ПАЗики давно списали.
Но, если мне приходится ехать просёлком в город моего детства на дребезжащем автобусе, я всегда беру с собой наушники. Загружаю аудиокнигу. Врубаю музыку. Ставлю подкасты.
Всё,
Ведьмино дитя
Повитуха Мэрайя жила на краю деревни, у топкого зелёного болотца, подёрнутого мелкой ряской. К ней знали дорогу все женщины от синеглазой трактирной служанки до толстой старостихи. Мэрайя знала наговоры, чтобы облегчить страдания роженицы, и снадобья, чтобы избавить девушку от нежелательного бремени. Её не любили. Старухи шипели в спину, торговки на базаре норовили обсчитать. Мэрайя посмеивалась и собирала осенние травы, сушила цветы, настаивала отвары: она знала, что женщины, проклинающие её, ещё постучат в низенькую лачугу.
В поле отцвёл вереск, на болоте меж кочек высыпали красные бусины клюквы. На сухой траве серебрился иней — к закату холодало, и казалось, что даже звёзды на небе мёрзнут и подрагивают. Мэрайя устало смежила веки. Ей не было и пятидесяти, но зрение подводило — от бедной покойницы-матушки ей достались слабые глаза.
— Выпей и приляг, — велела повитуха, с прищуром глядя на гостью. — К рассвету дитя заснёт во чреве и ты разрешишься от бремени до срока.
Девушка, похожая на перепуганного крольчонка, мелко закивала. Мэрайя укоризненно покачала головой, сложив на груди полные руки.
— Да смотри, до новой луны не ложись в постель с мужчиной.
Гостья вспыхнула, пряча взгляд. Под скромным платьем она много недель скрывала небольшой округлый животик, а когда он стал заметен под расшитыми юбками, пошла к хижине у болота. За укоризной повитуха прятала светлую зависть к молоденькой красивой гуляке: когда-то и Мэрайя, распустив косы, нагишом купалась в реке, а деревенские забияки, краснея и пылая, из камышей смотрели на её гибкое сильное тело.
Спрятав за пазуху целебное средство, гостья поспешила домой. Повитуха постояла на пороге, вслушиваясь в журчание реки и принюхиваясь к пряному воздуху. В тёплой сумрачной лачуге она присела у окна, плечом касаясь жаркого бока печки. Мэрайя зажгла свечу. Женщину клонило в сон, усталость приятной тяжестью отзывалась в руках и ногах. Весь день повитуха провела за делами, она с юности любила жить телом: усердно трудиться, сытно есть и страстно любить. А теперь в густых косах седина, руки огрубели, морщины изрыли красивое лицо. Безусые пареньки видят в ней уродливую ведьму, а ведь их отцы целовали ей ножки и в кровь дрались, чтобы только получить благосклонную улыбку.
Запах сухой лаванды, пучки которой висели над печкой, дурманил повитуху. Она засыпала, и сквозь сон ей чудилось, что скрипят половицы и чёрная тень застилает порог. Она всё ближе и ближе, и вот уже закрывает тёсаный стол и кувшин с молоком, вот пропадает лавка и сползшее на пол стёганое одеяло. Трепещут всклокоченные волосы, тень тянет к Мэрайе руку.
«Смерть», — прошептала бедная старуха, и на подслеповатые глаза навернулись слёзы.
Она не успела побыть молодой, не напилась вина, не накупалась в прозрачной реке жизни. И тот, зеленоглазый, красивый, вновь предстал перед её взором.
Она любила его? Не важно. Зеленоглазого унесла война, и Мэрайя отгоревала, отревела своё тридцать лет назад. Но зачем она прогнала его в последний вечер? Зачем не приласкала? Темноволосая красавица думала, что ещё поживет и найдет счастье, но умирающая старуха знала, что в её судьбе был только зеленоглазый — навсегда юный, навсегда мёртвый. Она и сейчас, стоя на пороге двух миров, видела эту зелень — изумруд, летний бор, глаза дикого степного кота…
* * *
Всполохнувшись, Мэрайя очнулась — такая неловкая, больная и старая, будто все года камнями обрушиться на жилистые плечи. Повитуха всхрапнула, как кобылица в дрёме, да так и вцепилась в лавку, чтобы не упасть. Перед ней, отражая тревожное пламя свечи, были те же, что и во сне, зелёные глаза — дикий зверь, драгоценный камень, сочная листва…
Нет, мёртвый красавец не вышел из-под земли, чтобы проводить на тот свет любимую. Перед Мэрайей стояла девушка — её-то глаза повитуха и видела сквозь сон. Скверно, она-то думала, что закрыла дверь на щеколду.
Преодолев оторопь, старая повитуха опытным взглядом осмотрела непрошенную гостью. Конечно, брюхата. Но не крестьянка: на животе собрались складки зеленого парчового платья, мраморно-белые руки не знали тяжёлой работы. По плечам разметались медные кудри, тонкие яркие губы растянула шалая улыбка — девушка походила на безумную.
— Кто ты? Зачем пришла? — хрипло со сна спросила Мэрайя. Ей страшно было смотреть в чуть-чуть косящие зелёные глаза.
— Беременна я, матушка, а родить не могу. Умираю.
— Ну, приляг, приляг. Первый раз всегда трудно. Полегчает.
Девушка бочком легла на скамью, обнимая живот. Вздыхая и охая, повитуха пошла было за горячей водой, но тут роженица дико закричала, выгибаясь дугой, и её веснушчатое лицо скорчилось в муке. Казалось, у неё треснет и сломается хребет.
— Тише, милая, — привычно зашептала Мэрайя, грубой коричневой рукой отводя рыжие кудри со лба девушки. — Давай-ка помолимся Двуликому.
Она начала было молитву, но роженица, извернувшись, как раненая кошка, зубами впилась в ласковую ладонь повитухи.
— Не смей! — взвизгнула она. — Не смей молиться!
— Не буду, лапушка. Потерпи, я дам тебе отвар, чтобы ребёночек поторопился.
Повитуха пошла в кладовую, дрожа от страха. Каждая жилочка в ней тряслась, а бедное сердце колотилось и ныло. Ища на полках нужное снадобье, Мэрайя уронила букет сухой лаванды и едва не разбила бутылку с настойкой болотных грибов.
Известно, кто не может вынести имя Двуликого! Несчастная повитуха слышала от матери, что оборотницы, ведьмы и другая нечисть приходят к человеческим женщинам, когда не могут разрешиться от бремени. Придется теперь услужить рыжей колдунье, а то она, чего доброго, убьёт всех младенцев в деревне или испортит гнилью запасы зерна.