Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
Шрифт:
— Эх, — вздохнул баянист, — маленький ты еще, вот что…
— Маленький? — переспросил Мясник. — Значит, я потому жду, когда будет завтра?
— Да, да, — сказал баянист, поднимаясь с завалины. — Не думай так много, это в твоем возрасте вредно. Гуляй.
Он ушел, широко расставляя ноги.
— Гони пятак! — крикнул за углом Коваль.
— Анька дура, хвост надула! — закричали вдалеке две девчонки.
«Во, вспомнил, — подумал Мясник. — Значит, все было так: вбежали Синяки с Ковалем впереди. Они закричали:
Мясник сполз с завалины, придерживая рукой брюки, вытер нос и пошел туда, где облака не закрывали солнце.
1962
Нет голоса
Привезли нас в большой город песни петь. Кочерыгина только петь, а меня еще танцевать. А всего нас пятьдесят три. Выгрузили нас, в школе на кровати посадили, а есть не дают. Вовка Кочерыгин походил по коридору, понюхал, а ничем съедобным не пахнет, только масляной краской. Подошел ко мне, говорит:
— Давай, Мясник, я тебя съем!
Я отвечаю:
— Не надо, Кочерыжка, меня есть. Погоди, может, обедать дадут!
— А вдруг не дадут? — говорит Вовка. — Давай, я лучше у тебя руку съем, а щеками закушу…
Я говорю:
— Погоди, Кочерыжка, всегда давали, может, и сегодня дадут, а меня ты потом съешь, когда совсем еды не будет.
— Ну, ладно, — говорит Вовка, — тогда в город пойдем, чего-нибудь нашакалим.
Пошли в город. Город красивый. Пахнет хорошо по улице. Шли, шли, к фабрике пришли. Это фабрика, оказывается, хорошо пахнет.
— Шоколадом, — говорит Вовка.
— Нет, — говорю, — шахматным печеньем.
— Шахматное печенье в пекарне делают, а не на фабрике, — говорит Вовка.
— А шоколад, — говорю, — и подавно не на фабрике. Где ты видел, чтобы фабрика шоколадом пахнула. Фабрики железом пахнут.
— Другие железом пахнут, — говорит Вовка, — потому что там станки железные, а тут, наверное, из шоколада.
Постояли, понюхали, поспорили. Дальше пошли. На другую улицу пришли. Красивая улица.
— Смотри, — говорит Вовка, — кафе.
— А вот, — говорю, — ресторан.
— Нам бы чего-нибудь попроще, — говорит Вовка. — Вот, к примеру, буфет…
— Ну, буфет, — говорю. — Вот столовая. Это для нас подходяще. И пахнет лучше, чем ресторан.
Постояли, понюхали. Дальше пошли. А дальше ничем не пахнет, только цветами. Красивая улица. По бокам одни цветы.
— Эх, — говорит Вовка, — вот бы напился, а потом тебя зажарил и съел…
Я говорю:
— Вовка, а вдруг наших уже кормят!
— Постой, — говорит Вовка, — сначала найдем, где вином пахнет.
Пошли. Видим — пивная. У пивной человек стоит и хватает прохожих за рукава. Прохожие вырываются и дальше идут. А человек других хватает и на горло показывает. Мы подошли, а он Вовку схватил за рукав. У него рука рабочая. Кости там такие, рабочие.
— Вам чего? — говорит Вовка.
А человек на горло себе показывает. Сипит.
— Вам чего? — спрашивает Вовка.
Человек посипел, посипел, покашлял, потом говорит:
— Голоса нету меня, ребята…
— А это что, — спрашивает Вовка, — чем вы тогда говорите?
Человек посмотрел на Вовку, потом на меня и стал кричать:
— Сволочи, мерзавцы, гады, собаки, паразиты, ублюдки!
И еще другие слова, матерные.
Вовка спрашивает:
— Это вы кого, нас ругаете?
А он:
— Черти, кровососы, убийцы…
И опять за горло взялся и сипит. Рукой машет. Дескать, уходите, дураки.
Мы пошли. По дороге Вовка говорит:
— Непонятно, в самом деле, как это у него голоса нет…
Я говорю:
— В самом деле, непонятно. Он же разговаривает.
— А сипит зачем? — спрашивает Вовка.
— Не знаю, — говорю. — Пусть себе сипит. Бежим, а то у меня живот к спине приклеивается.
— И у меня, — говорит Вовка. — А все равно того человека жалко.
Приходим в школу, навстречу худрук Павел Васильевич:
— Немедленно одевайтесь и в Дом культуры!
— А обедать? — спрашиваю.
— Чего ты ко мне пристал? — говорит Павел Васильевич. — Через полчаса концерт!
Вовка у ребят спрашивает:
— Обедали?
— Еще как! — отвечают.
— А мы как же?
— А вы опоздали!
Павел Васильевич опять на нас:
— Еще не одеты? Погоди, Кочерыгин, я до тебя доберусь!
— А мы, — говорит Вовка, — не обедали!
— Потом пообедаете! — говорит Павел Васильевич. — Сначала попоете! Живо одеваться!
Вовка мне говорит:
— И кому же в толк придет на желудок петь голодный!
Я говорю:
— Правильно!
Вовка говорит:
— Погоди, мы ему устроим. Пусть у нас голоса не будет!
— А как? — спрашиваю.
Тут Павел Васильевич на нас:
— До сих пор не одеты? Ну, Мартынов, держись! После концерта вы у меня с Кочерыгиным попоете!
Вовка шепчет: «Сипи!»
Я догадался и говорю одними губами:
— У нас, Павел Васильевич, голоса нет!
— Что-что? — спрашивает.
— Голоса нет!
— А-а, — говорит Павел Васильевич, — сейчас будет!
И за ухо меня.
Я говорю:
— А-а!!!