Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
Шрифт:
— Тогда послушайся меня, вытащи из плетня палку…
— Ладно, Ирина Петровна, — сказал мальчик и ушел далеко-далеко, на край огорода, где плетень еще не был разобран на дрова. Мальчик расшатывал стояк и смотрел, как дрожат прутья в дальнем конце плетня, где дом. Из дома вышел рыжий человек в гимнастерке, и мальчик подумал, что это танкист. Человек посмотрел на мальчика и медленно пошел к плетню. На гимнастерке качались и звенели медали.
Мальчик выдернул стояк и остался ждать, когда подойдет танкист. У танкиста было розовое лицо и сощуренные глаза, он шел
— Мать твою так, — говорил танкист. — Растакую твою мать, голодранец!
— Что? — спросил мальчик, хотя он понял, что надо убегать.
— Растащили весь плетень, сучьи дети! — отчетливо объяснил танкист и протянул к мальчику волосатую руку.
Длинное голубое небо. Длинная серая земля. Ноги увязают в земле, потому что она сухая.
«Шелуха прорастет, — почему-то думает мальчик. — Дождь прибьет землю, и глазки прорастут…»
Длинное небо и очень длинная земля. Танкисту тяжело бежать. Но тихо так, что мальчику слышится хриплое дыхание совсем рядом. Над мальчиком нависает танкист. Тяжелые сапоги проваливаются в землю и топают, топают, топают у мальчика в голове. Мальчик оглядывается. За танкистом, как за танком, остается взрытая дымящаяся колея.
Длинная голубая земля. Длинное серое небо. На небе Ирина Петровна машет рукой, ребята собираются в кучу, как кусты.
«Только бы успеть до кустов», — думает мальчик.
Сверху, с земли, на мальчика наваливается звенящая мокрая тяжесть. Волосатый кулак, как пушка, слепо ворочается впереди.
Мальчик побежал вбок, по серой земле протянулся плавно полукруг, звон и хрип остались сбоку. Мальчик пробежал за кусты, за ребят, стоящих как кусты, мимо белого лица Ирины Петровны.
Танкист развернулся и остановился около ребят.
— Не трогайте ребенка! — крикнула Ирина Петровна.
— Уймите паршивца, — сказал танкист. — Он весь плетень развалил.
— Простите его, — сказала Ирина Петровна. — Он травмированный.
— Какой? — задыхаясь, спросил танкист. — Я ему голову оторву!
Ирина Петровна встала перед ним, потому что он хотел бежать к мальчику.
— Он ненормальный, — сказала Ирина Петровна. — Оставьте его в покое, он больше не будет.
— Ненормальный? — спросил танкист.
— Да-да, — быстро сказала Ирина Петровна. — Ненормальный. Идите отдыхайте, мы сегодня кончим сажать вашу картошку…
Танкист копнул сапогом землю.
— Глубоко сажаете, — сказал он. — Так не прорастет.
— Хорошо, — быстро сказала Ирина Петровна. — Будем, будем сажать мельче. Идите, пожалуйста.
Танкист уходил, медленно ступая по земле.
Мальчик подошел к Ирине Петровне.
— Вы… — сказал он. — Вы… Я — нормальный. А вы… вы… Я — нормальный… А вы ненормальные.
Впереди удалялась зеленая спина танкиста.
— Я нормальный! — крикнул мальчик и побежал за ним.
Мальчик заметил у себя в руках палку и взял ее наперевес.
— Эй! — крикнул мальчик.
Спина удалялась.
— Эй, танкист!
Шея
— Эй, танкист, слышишь — я нормальный! — радостно крикнул мальчик. — Ура!
Танкист выставил вперед ногу.
Мальчик поднял в руках палку.
— Ура! — крикнул я. — Я нормальный! А ты — гад!
Палка стукнула танкиста в грудь. Он выбросил ногу. Мальчик перевернулся в воздухе и упал. Потом он поднялся. Потом он долго рвал опухшими грязными пальцами мокрую, звенящую грудь и кричал торжествующе: «Я нормальный, нормальный, нормальный!!!»
— Я отведу тебя к фельдшеру, — сказала Ирина Петровна. — Надо промыть царапины. Неужели ты не понимаешь? Он же пьяный.
— Все равно, — ответил мальчик. — Так нехорошо. Я нормальный. Не надо было вас слушаться. Не надо было брать палку. А теперь скажите — «может быть» или правда?
— Милый мальчик, — сказала Ирина Петровна. — Это правда. Правда. И я ничего не могу поделать.
— Ирина Петровна, — сказал мальчик. — Пусть вы такая. Я никого не могу слушаться. Я буду слушаться только вас. Пусть в школе будут одни мальчики. Я буду мыть вам пол. Я буду ходить в магазин. Буду варить обед и учиться на одни пятерки. Возьмите меня домой. Возьмите, а?
— Мальчик мой, — сказала Ирина Петровна, — ты же умный мальчик. Воспитателям не разрешают никого брать в город. Это правда.
— Ладно, Ирина Петровна, — сказал мальчик. — Это я так. Понарошке. Я же понимаю. Ладно.
Мальчик зажмурил глаза.
Земля была никакая.
Небо было никакое.
Никакая была картофельная шелуха.
1967
Адамчик
1
Адамчика подхватило с боков, мягко поддало сзади, и он очутился на асфальте. Он отпрыгнул. Мимо пронеслись люди, запахивая пальто, исчезли в тумане. Адамчик проводил их взглядом, покачал головой и сказал:
— Ничего не понимаю!
Автобус напустил на него душное облако, Адамчик чихнул и пошел, подпрыгивая, шарахаясь внезапно от края тротуара к домам, легко и бесшумно, как летучая мышь. Он шел и думал, пытался понять, отчего так уютно было в автобусе и что происходит с людьми, когда они выпрыгивают на тротуар. Люди меняются, но как, где они лучше — в автобусе или на улице, — этого Адамчик не может понять.
Голова его ясна, он уже давно проснулся. Сонные лица в автобусе казались ему смешными. Он протискивается к двери, с удовольствием расталкивая податливые бока, потом пригрелся, прижался к ватной спине, упругой, похожей на матрас. И вдруг — толчок, скрип двери, холодная сырость…
Однажды он ехал на работу вместе с тетей Верой, браковщицей. Она не заметила Адамчика, дремала, клевала носом в воротник, а он стоял рядом и созорничал: ткнул тетю Веру в бок кулаком. Тетя Вера подняла голову, открыла глаза и так ласково улыбнулась, что Адамчику захотелось толкнуть ее еще раз, когда она закроет глаза.