Коллекция
Шрифт:
— Ничего себе!..
— Нашла, что искала?
Вопрос прозвучал мягко, даже участливо, и именно это напугало ее больше всего. Всхрипнув, Вика вскочила, и бумаги весело разлетелись во все стороны.
— Извини, что напугал, — сказал Стас, стоявший в дверном проеме, скрестив руки. Теперь в его голосе была легкая издевка, но никакого извинения в нем не чувствовалось. Скорее желание напугать еще больше.
— Да уж, напугал! — возмущенно отозвалась Вика, пытаясь взять себя в руки. — Смотри, я тут… что-то лежало… Не знаешь, что это такое?
— Конечно, знаю, — Стас улыбнулся незнакомой улыбкой — стылой и жесткой. —
— Почему же ты меня впустил? — глухо спросила Вика, вжимаясь спиной в стену. Стас вздохнул — неожиданно горестно.
— Сам не знаю. Наверное, все еще на что-то надеялся. Худшая вещь — когда позволяешь надежде биться в агонии, а не убиваешь ее сразу же. Потому что это очень опасно… как видишь.
Она хотела закричать — громко, отчаянно, во все горло — не потому, что Стас сейчас стоял в дверном проеме, не потому, что он мог что-то с ней сделать, а из-за этой холодной, седой тоски, наполнившей его глаза до самых краев, беспросветной и безжалостной — тоски человека, не принимающего ничего, кроме своих желаний и горюющего лишь по их несбыточности и разрушению. Она не знала Стаса, но этого человека, смотревшего на нее, она не знала еще больше. Да, она хотела закричать, но вместо крика у нее вырвалось:
— Почему, Стас? Из-за этой паршивой квартиры?! Ты Киру…
— Я Киру что? — спросил он, казалось, с искренним любопытством. Вместо ответа Вика пнула босой ногой одну из упаковок, и та с тихим стуком упала в полуметре от него.
— Да, я ошибся, давая ей это, — спокойно произнес Стас, не взглянув на пол.
— Ошибся?! — истерично взвизгнула она и метнулась к нему, замахнувшись, но тут же застыла, словно устыдившись своего порыва. — Ошибся?! Как ты мог давать ей такое средство… не разбираясь… Ты же мог убить ее?! Ты и так испортил ей здоровье и продолжаешь…
— Нет.
— Что нет?!
— Не продолжаю, — Стас сделал несколько бесшумных, незаметных шагов вперед, глядя ей в глаза, в которых дрожали страх и бешенство. — Как только я понял, что это вредит ей, то сразу же перестал. Тот вечер был случайностью. Она пришла на таком взводе… а у меня не было под рукой ничего другого. И надо же, чтоб ты… Ирония судьбы, не иначе.
— Ты врешь!
— Вика, Вика, — его голос прозвучал укоризненно. Стас слегка качнул головой, и в этом жесте были сожаление и снисходительность. — Ты ничего не поняла. Чтобы я убил Киру?! Чтобы я причинил ей какой-то вред?! Никогда. Она — вся моя семья. Она — все, что у меня есть. Никогда я не сделаю Кире ничего плохого — и другим не позволю. Так что можешь быть спокойна за свою подругу.
— Но зачем…
— Мне нужны были вечера и ночи, Вика. Мне нужно было работать. И в ее комнате тоже. А она мешала. Я всего лишь укладывал ее спать — вот и все. Да, я не разбираюсь в лекарствах. Может, ты поможешь мне разобраться?
— Что?! — Вика задохнулась, ошеломленная. — Ты…
— Я знал, что ты откажешься, — мягко сказал Стас, следя за ее бегающим взглядом. — А ведь она тебе не поверила, верно?
— Врешь ты все, любящий братец! Ничего ты не остановился! У нее до сих пор галлюцинации!
— Галлюцинации? — он усмехнулся, и Вику передернуло от этой усмешки. Теперь она совершенно не понимала, как ее вообще могло что-то с ним связывать?! — У Киры никогда не было галлюцинаций. Я могу тебе это доказать.
Тоска в его глазах сменилась чем-то иным — восторженным, почти благоговейным и в то же время странно чужеродным, не имевшим никакого отношения к человеческим эмоциям. И в тот же момент рассыпалось в пыль густое, сковывающее ее очарование этим человеком, выпустив на волю ее сознание, и Вика, вскрикнув, метнулась вперед и вбок — через диван, к дверному проему. В какую-то секунду ей казалось, что Стас не успел среагировать так быстро, и она добежит до выхода из гостиной — добежит и дальше — до самой двери. Но когда ее нога ступила на порог столовой, ее крепко обхватили сзади и дернули обратно в комнату, зажимая крик твердой ладонью. Секундой спустя она получила сильный удар в солнечное сплетение и мгновенно утратила способность не только кричать, но и дышать. Вика обмякла в руках Стаса. Теперь она была сосредоточена лишь на двух вещах — на своих судорожно и безуспешно сокращающихся легких и на боли, которая вращалась в ее теле, словно утыканный толстыми иглами шар. Ее губы дергались, и она широко открывала рот, словно пыталась не вдохнуть воздух, а откусить от него кусок. Что-то щелкнуло, и вокруг стало очень темно. Вначале Вика подумала, что потеряла сознание, но почти сразу же кто-то издалека подсказал ей, что Стас просто выключил свет.
Он подхватил ее на руки и донес до дивана, бросил на него и отошел куда-то. Шелестнула задергиваемая штора, легко запахло дымом, и свет снова появился где-то рядом — слабый, дрожащий.
— Это не обязательно, — непонятно сказал Стас рядом, — но я должен видеть…
Он наклонился над ней и приподнял, ставя на ноги. Вика попыталась лягнуть его, вцепиться ему в лицо, но Стас увернулся с той грациозностью, которая раньше так ее восхищала. Тыльной стороной кисти провел по ее мокрой от болезненных слез щеке, потом вдруг встряхнул, и ее голова мотнулась взад-вперед.
— Что — больно?! — прошипел Стас и встряхнул ее снова. Теперь в его глазах была лишь обычная человеческая злость. — А ты думаешь, мне не больно?! Думаешь, я хочу тебя отдавать?! Я ведь почти любил тебя, Вика! Зачем ты… Почему ты не оставила все, как есть?!
— Пожалуйста, — хрипло шепнула она, вяло пытаясь оттолкнуть его. — Я никому не скажу.
— Ну конечно скажешь, — Стас рывком дернул ее назад и прижал спиной к стене. Вика вздрогнула от прикосновения холодного камня.
— Она… все равно мне не верит.
— Но тебе поверят другие. И ты читала… это и еще хуже!
Он вдруг отпустил ее и отступил на шаг, медленно опуская руки. Вика осталась стоять, дрожа и шатаясь, непонимающе глядя на него. Потом слабо улыбнулась — бессмысленная, ошеломленная улыбка смертника, который получил помилование, уже прижимаясь щекой к плахе. Отсветы свечей прыгали по ее лицу.
— Уходи, — сухим, ломким голосом произнес Стас, и что-то мелькнуло в его глазах — что-то, похожее на отчаянно машущие руки тонущего человека. — Я отменяю приглашение.