Коло Жизни. Середина. Том 1
Шрифт:
Голос Вежды, стремительно сорвавшись, осекся и замер и незамедлительно застыл и сам Господь, глубоко вздохнув всей плотью… каждой клеточкой, жилкой, ниточкой своего естества. Точно задыхаясь не только от слов, но и испытанного, утаенного, а точнее схованого, того, что ноне собирался доверить ей… Ей, Кали-Даруги, рани Черных Каликамов той, оная всегда была ему близка и родственна, также как Отец, Зиждители и Родитель.
— Кали многое из переданного будет доступно только тебе, — добавил Димург и его бархатистый баритон, пробежавшись по безбрежному мареву кружащему округ них, выстроил все фигуры в едином порядке придав им марность цвета.
Рани демониц переместила две свои руки на плечи Господа и нежно их придержав от покачивания, легохонько кивнула, и тому движению вторили сиянием света сапфиры в ее венце. И тогда очи Господа раскрылись вовсю ширь так, что вздыбившиеся короткие ресницы подперли своими кончиками брови.
Густое черное марево днесь выплеснулось из энергично набирающего скорость бура, объединяющего очи Господа и рани, да на малую толику времени словно схоронило в собственном объеме и их головы, и тела, и дымчатые облака, что плыли подле. И тогда в ускоренном темпе вращающегося черного бура стали появляясь, пропадая, мелькать всплески событий каковые были схованы Димургом, звучать отдельные слова, фразы… звуки… голоса не только Седми, Трясцы-не-Всипухи, Першего, Отекной, Кукера… но даже Яробора Живко, Волега Колояра, Айсулу. Нежданно гулко плюхнув, разорвался бур соединяющий очи Бога и демоницы, и, распавшись на два потока, будто бликами черного света раскидал в стороны остатки пежин и самой кружащей мглы. Оставив витать в дольней комнате лишь отдельным вздохам, стонам, и двум-трем словам, вроде позабытых или не переданных. Вежды тот же миг сомкнул очи, и тяжело задышав, медленно поднял ноги, да развернувшись на поверхности выря, пристроив их сверху, возлег на его дымчатые испарения. Продолжив надрывисто дышать всей плотью, отчего легохонько зарябила материя его черного сакхи. Пару минут в себя приходила и Кали-Даруга, не менее прерывчато дыша и степенно уменьшая в склере третьего глаза темно-синюю приглублую дыру, верно втягивая туда остатки переданного. Немного погодя, полностью схоронив в глазу дыру и придав ему всю ту же голубоватую безжизненность, рани Черных Каликамов подалась вперед и облако, опустившись вниз, сровнялось с лежащим на выре телом Димурга, зависнув обок его лица. Демоница сызнова протянула в сторону лица Бога все свои четыре руки, дотоль недвижно повисшие повдоль тела, и дрогнувшим голосом молвила:
— О, мальчик мой, Господь Вежды, что вы наделали? — полюбовно перста пробежались по коже лица Зиждителя, останавливаясь на сомкнутых очах, посеревших губах, и вздрагивающих крыльях носа. — Почему сразу не сообщили о предположениях Отекной Родителю? Почему не связались со мной? И зачем, зачем так измучили себя? Ведь оногдась я вам, что сказывала про сховать… Это вельми опасно. Это подрывает ваше здоровье. Зачем вы вообще сие научились делать, да еще и втянули сюда мальчика Седми… Мой милый, милый Господь Вежды.
— Кали, Отцу только не сказывай про Крушеца… — чуть слышно прошептал Димург, едва приоткрывая рот, и почти не шевеля губами. — Родитель обещал, что не уничтожит малецыка, только поэтому я возвернул Отекную. Но, что будет с Отцом, когда он узнает, про Крушеца… Узнает, что у малецыка возможно уродство.
— Да, с чего вы взяли, мой милый мальчик Вежды, — вкрадчиво произнесла Кали-Даруга, и чуть-чуть подавшись вперед, стала много ближе к лицу Бога, принявшись нежно лобызать его широкий нос, щеки и толстые губы, каждым поцелуем возрождая на них золотое сияние. — Что у Господа Крушеца будет уродство, может это просто отклонение от нормы… Но мальчик Господь Крушец новое, уникальное творение и он, несомненно, будет отличаться от вас всех. Это иной этап движения Вселенной… Всевышнего и возможно то, что сочла Отекная есть не уродство, не отклонение, а вспять приоритет… достоинство. Да, и Родитель никогда бы не уничтожил мальчик Крушеца, ибо вельми за него боится. Рождение бесценного мальчика есть удача для нашего Всевышнего. Родитель сказал мне, еще тогда после первой жизни плоти, что рождение таких божеств, случается вельми редко, и не во всех Вселенных… И нам! нам всем невероятно свезло, что мальчик Крушец родился, что он жив. Именно по этой
Кали-Даруга прервалась и ноне протяжно выдохнула, степенно отклоняясь от лица Бога, а в ее двух глазах, в черноте ядренисто закрутились по спирали золотые нити, выплеснув из тонко очерченных уголков две прозрачных слезинки.
— Однозначно Родитель вас теперь накажет мой мальчик и лишит права видеться с вашими братьями, — озадаченно протянула рани демониц и слегка вздела вверх тонкие черные брови. — А вы ведь знаете, как это может не благостно нынче сказаться на поправляющихся мальчиках Господе Стыне и Господе Опече. Да и на Господа Першего Родитель был вельми сердит и сух с ним в общении. Ваш Отец прибыл сюда лишь потому как того хотел Господь Крушец. Только ради спокойствия мальчика Крушеца Родитель вызвал Господа Першего из Северного Венца. И сие случилось, оно как Зиждитель Небо передал Родителю послание от Господа Крушеца с требованием встречи с Отцом.
— Накажет, — все также едва слышно отозвался Вежды и приоткрыл наполовину правый глаз, явив в том промежутке плотную черноту. — Я того заслужил. Но я хотел одного Кали… одного… Спасти моего младшего брата, моего бесценного, милого Крушеца… не более того.
Рани Черных Каликамов внимательно всмотрелась в лицо Трясцы-не-всипухи не имеющего носа, где просматривалась полусферическая выпуклость, пробежалась взором по выпученным губам и огромному глазу во лбу и мягко улыбнулась… Улыбнулась этому разумному, преданному созданию, чьим Творцом был Господь Вежды, замечательно-способный мальчик… ее любимец. Созданию, которое все это время беспрекословно разрешало сховывать пережитые мгновения собственной жизни, своему Господу, зная наверняка, что данное действие может навредить ее уникальным знаниям и способностям. Трясца-не-всипуха резко дернула в сторону голову, и, обернувшись, взглянула на замершую обок трона Димурга Калюку-Пурану, да многажды тише так, что голос ее потонул в собственном хрусте, произнесла:
— Надеюсь, Отекная ошиблась в своем предположении и с лучицей все благополучно.
Бесица-трясавица смолкла. Увы! она поколь не могла сказывать обо всем произошедшем на маковке, потому как часть событий из ее памяти была удалена. А толковала о том, что произошла, всего-навсе потому как давеча возвернувшаяся на маковку Отекная не столько всколыхнула в ней воспоминания, сколько просто-напросто их ей рассказала.
— Я тоже надеюсь, — мягко отозвалась Кали-Даруга. — Но покуда желательно ничего не сказывать о произошедшем Господу Першему, абы до времени его не волновать. И потому ты, Трясца-не-всипуха и иные кто был к произошедшему приближен, пускай не попадаются ему на очи. Сейчас все будет происходить чрез меня, посему вы, все, покуда воздержитесь от шастанья по маковке, тем паче по галереям ближайшим к зале и горницам Господа Першего и Зиждителя Небо. — Рани гулко вздохнула, нескрываемо переживая за лучицу, и своих старших мальчиков, каковые жаждая спасти первого таковое тут учудили. — Сделаем так, — дополнила она погодя, — поколь пусть господин отоспится. Поддержим его плоть вытяжками, купанием и растиранием. Засим пробудим, он побудет подле Господа Першего, абы успокоилась лучица, и после проведем обряд.
Кали-Даруга медлительно поднялась с табурета и легохонько повела головой на него своей сестре, повелевая оставаться тут и следить за спящим Яробором Живко. Сама же тем временем медлительно развернувшись, направилась к синему клоку облака пристроившемуся в углу комнаты и скрывающему вход в нее.
— И, да… вот еще, что Трясца-не-всипуха, — отметила она и мало-мальски сдержала поступь, чтобы бесица-трясавица успела ее нагнать и пойти подле. — Принесите господину одеяло и позаботьтесь о питании. Недопустимо, чтобы он питался с вашего стола. Для его плоти нужна земная еда: мясо, рыба, овощи, фрукты, хлебопродукты, молоко.
— Хорошо, все тотчас передам марухам. Они находятся на Земле и в малый срок доставят надобное, — торопливо протянула Трясца-не-всипуха и лицо ее явственно просияло, ибо с него спало всякое волнение, как за лучицу, так и за Господа Вежды, ноне попавшего в крепкие, любящие руки рани.
— Марухам, — повторила демоница и немножечко развернув голову зыркнула на идущую несколько позади нее бесицу-трясавицу пригибающую спину так, что на ней от худорбы выступил угловым скосом костистый позвонок. — А кто там, среди марух главенствует? — дюже заинтересованно вопросила Кали-Даруга.