Коло Жизни. Средина. Том второй
Шрифт:
– Ярушка желает увидеть твое создание, – ворчливо вставил в беседу Мор, который научился мгновенно распознавать поспрашания юноши. – Каковое ты сотворил и поселил на Палубе. И которых я несколько гневливо уничтожил… Ярушка и меня просил их показать, но я не запомнил образ, посему не сумел ему, что-либо явить.
– Еще бы запомнить, – это Темряй и вовсе дыхнул в Яроборку. Губы его не шевелились, не колыхались волоски усов, однако, парень ту молвь расслышал. – При сей стремительности уничтожения, и вовсе неможно было разобрать, кто попал под твой гнев. Обаче, – теперь Бог явственно заговорил, – я не смогу Ярушка,
Мальчик надрывисто дернулся вправо так, что в доли секунд с его головы точно стекла мягко лоснящаяся материя плаща, показав совершенно просохшие волосы. Он просяще воззрился на Першего, коего, наконец, оставила в покое змея, занявшая положенное место в навершие венца, и торопливо вопросил:
– Перший… Отец, – старший Димург немедля перевел дотоль блуждающий по залу взгляд на юношу. – Пусть Темряй мне покажет халу.
– Какую халу, мой драгоценный? – переспросил Перший, понеже на тот момент не слышал толкования сына и юноши.
– Ту, самую, какую хочу, – уклончиво ответил мальчик и тем самым вызвал бурный смех в Темряя и гоготание в Велете.
– Мне кажется не стоит… днесь я хотел, – начал было неспешную молвь старший Димург.
Впрочем немедля был прерван обидчивой речью мальчика, оный так-таки сотрясся от огорчения:
– Почему не стоит? Стоит! Хочу увидеть халу, что тут плохого? Что плохого, коли меня все интересует? Я бы и сам хотел не интересоваться, не познавать, но это сильнее меня. – Яробор Живко прервался и теперь туго качнулись желваки на его лице. – Ты, Перший, все время говоришь нет, или уходишь от ответа. Потому я уже и не стараюсь задавать тебе вопросы, чтобы не расстраиваться.
Юноша поколь удерживающий руками на груди полы плаща, резко их разомкнул, и, стряхнув с плеч вещь, торопливо уткнул лицо в ладони. Он не столько сердился на Першего, сколько порой выслушивая от него отказ, ощущал в сравнении с Господом свою человечность… и вроде как разобщенность, что был не в силах перенести. Старший Димург тотчас поднялся с кресла, приблизился к мальчику и зараз, словно даже не наклоняясь, поднял его на руки. Он, определенно, уловил ту пронзительную боль Яробора Живко, и не желал, чтобы Крушец принял ее на свой счет. Прижав мальчика к груди, Бог нежно провел рукой по его едва влажному сакхи, приголубил вьющиеся, светло-русые волосы и ласково прикоснувшись к ним устами, полюбовно сказал:
– Мой дорогой Ярушка, я весьма расстроен, что так тебя огорчил… Не хотел, мой бесценный мальчик. Но я уже пояснял, что не всегда могу ответить на твой вопрос, как того требует ответ, а потому, абы не говорить не правду, стараюсь перевести тему толкования. Придет время, и я отвечу на все твои вопросы, мой милый малецык, – дополнил он мягко, тем успокаивая лучицу… в первую очередь ее. – Тогда ты будешь готов и сможешь понять, и сам ответ, и его суть. И ноне я не хотел тебя огорчить, просто Темряй по просьбе Кали-Даруги привез на маковку неких созданий, Творцом коих является… Оные будут помогать живице, ухаживать за тобой, и я хотел тебя с ними познакомить, но ежели ты желаешь узреть…
– Желаю… желаю, – торопливо отозвался мальчик, и глубоко вздохнув, недвижно замер на руках Бога, наслаждаясь его близостью.
– Прошу тебя только не волнуйся, – убедительно-нежно протянул Перший,
«Ненормальный какой-то», – гневливо подумал про себя юноша и судорожно вздрогнул.
– Не говори так на себя, мой бесценный, – ласково молвил старший Димург и в тех словах воочью прозвучала просьба. Вне сомнений он уловил гневливые мысли на себя мальчика и тому обстоятельству расстроился. – Наша драгоценность, пусть Темряй покажет тебе халу, чтобы ты не волновался.
И снова в речи его прозвучала настойчивая просьба. Господь мягко дотронулся губами до виска юноши, а после, медлительно спустив его с рук, сызнова усадил на облачный пуфик, укрыв плащом сына плечи. Старший Димург увы! был не в состоянии скрывать своего огорчения, когда слышал аль улавливал поношения мальчика на себя, которые тот говорил вследствие дурной привычки выработанной в процессе жизни. Большей частью не понимаемый, не поддерживаемый своими сродниками, а посему, ощущающий себя среди них чуждым. В целом Яроборка и жил-то подле лесиков лишь потому как на тех влияли лебединые девы… Всякий раз, когда мальчик так себя принижал, Перший, и, в общем Боги, ощущали не просто унижение собственного естества, а что более становилось для них невыносимым поругание того, кто им был особенно дорог, их бесценного, неповторимого Крушеца… Сутью которого были Они все, не только Димурги, Расы, Атефы, но и сам великий прародитель Галактик Родитель.
– Покажешь Темряй? – все еще взволнованно вопросил Яробор Живко, стараясь заглянуть в очи Бога и придержал за перста Першего, понимая, что собственной грубостью огорчил его и этим стараясь примириться с ним.
– Хорошо, – откликнулся Темряй и медленно поднялся с присядок, испрямив свой мощный стан. Он поравнялся с Першим, и трепетно воззрившись на него, дополнил, – Будет лучше, коли ты возьмешь Ярушку к себе Отец на кресло. И поколь велишь не входить Кали в залу, а то вдруг она решит, что отображение угрожает мальчику.
– Ты чего собираешься его создавать во всех параметрах? – встревожено вопросил Мор и резво пошевелил руками, пристроенными на локотниках кресла, будто проверяя бушующую в них силу.
– Сие только отображение, мой дорогой, – протянул успокоительно Темряй.
Он поднял укутанного в плащ юношу с пуфика и передал его на руки Першего. И поколь последний нежно голубя волосы мальчика направился с ним к своему креслу, легохонько подтолкнул ногой обутой в низкие голубые сапоги пуфик, разрушая его тугую скученность.
Глава девятая
Перший достигнув кресла, медлительно на него воссел и пристроил Яробора Живко к себе на колени. Единожды с тем он положил на грудь мальчика левую длань и перста, точно придержав от движения и волнения. Яробор Живко сообразил и по легкой дрожи в перстах Першего, и по недовольству лица Мора, и по гулкому дыханию Велета, что старший Господь не рад тому, что уступил ему. Впрочем, все это время, как Яроборка узнал о творении Темряя, его особым желанием стало узреть ту самую удивительную халу, которая съела на Палубе не только растительность, животных, но даже почву, потому абы умиротворить Першего, он склонился к его перстам и нежно их облобызал.