Колодец времени - книга исторических поэм

Демидов Андрей Геннадиевич

Земная женщина, любая будь,

Не может мёртвых плачем воскресить -

Оставь свои надежды и забудь.

Хрустящий хлеб и крепкое вино

Вели подать гостям в парадный зал.

Там выбора заждались твоего -

Кто будет муж тебе и новый царь.

А тот старик пускай пасёт овец,

И стелет двор соломой и лозой.

Всему начало есть, и есть конец -

Любая твердь кончается водой.

Я знаю, Пенелопа, сны сивилл,

Они о том, что сгорбленный

старик -

Твой Одиссей, что жив он, полон сил,

Всё так же многомудр и многолик.

Есть повод опасаться женихов -

Их полон двор, а он один сидит.

Объявлено, что он пропал и мёртв,

И будет, появись, тотчас убит!

Разлита ночь как воды всех морей,

И шепчет Пенелопа свету звёзд:

– Вернись ко мне, любимый Одиссей,

Вернись взаправду из волшебный грёз!

Мне не забыть твоих пьянящих рук,

Как были молоды и счастливы любя,

Мой царь и бог, я без тебя умру,

Мне незачем одной жить без тебя!

Вернулся бы к Итаке Одиссей,

Не будь женой он искренне любим?

Он потерял корабль и всех людей,

Но был всегда как бог - непобедим!

Слепой Гомер наверно что-то знал

Про силу женщин мёртвых воскрешать.

Он первым это чудо описал

Давно - немало сотен дет тому назад...'

Двигаться очень красивои и томно прекрасные девы.

После подняли в палатке две стенки на стойках высоких,

Этим давая танцующим девушкам больше простора.

Делая взгляды счастливей суровых мужчин очень многих,

Начали танец дорийский, приятный для слуха и взора.

Долго плясали они, даже хмурый Спартак стал смеяться,

Хлопал в ладоши как все, отбивая ногой такт умело.

Девушку он заприметил, что пела здесь в роли паяца,

Полунагая, в большом парике, и краснела несмело.

Жестом её подозвал к Спартаку умный Крикс и оставил.

В чашу вина ей налил с острословием хитрого Фавна.

Девушку звали Лилита, отец-царь её в Тире правил,

В рабство пираты её захватили в набеге недавно.

Имя её ассирийское значило Ночь, но совсем не игриво -

Просто дитя, только станом прекраснее многих красавиц,

Волосы пышные, словно коня благородного грива,

Губы как красный коралл, под белилами яркий румянец.

Глаз изумительно добрых и робких, как будто оленьих,

Только бездушный увидеть не смог бы, на грудь взгляд уставив.

Крикс был таким, приказав ей сидеть у вождя на коленях,

Дальше о ночи любви всё решать Спартаку предоставив.

Гордо хозяин танцовщиц назначил ей цену в денарий,

Что было просто огромной ценой за простую блудницу.

Зная,

что денег не счесть у могучих теперь государей,

Силой оружия сделавших в Капуе с Римом границу.

Стал ей вопросы свои задавать вождь, от музыки млея,

То, что сирийка узнал, про неволю, тяжёлую долю.

'Дам ей свободу бесплатно', - сказал он всё больше хмелея.

'Платы не будет?
– торговец смутился, - рабам всем дашь волю?'

'Слишком у многих из римлян, что в войске моём, есть наделы,

Много у них и рабов на наделах работают долго.

Если рабов отпущу на свободу - испорчу всё дело,

Эти солдаты уйдут к неприятелю с яростью волка.

Против меня будут драться Липида тогда ветераны,

Как мне без римлян потом одолеть легионы из римлян?

Армию римлян лишь римляне могут разбить, как ни странно,

Будет ли раб ликовать, будь свободой он вдруг осчастливлен?

Если пойдёт он на север, в Тоскану и далее к галлам,

Схватят его и опять закуют цепью, в поле отправят.

Если хозяин не будет как прежний, а в пьянстве удалом

До смерти плетью забьёт или в термах у топки поставит?

Многие в рабстве родились и доли другой и не знают,

Даже мечтают иные с хозяином рядом скончаться,

Лучше, сытнее порой в рабстве жить и другой не желают,

Вольноотпущенник может в торговле не слабо подняться.

Сами становятся рабовладельцами и господами,

Есть и такие, кто денег собрав, тщатся выкупить семьи.

Тот, кто хотел убежать - убежал и сражается с нами,

Кто не бежал - рабской доли достоин - презренное семя!

Как мне с Серторием будет потом говорить о поддержке?

Как с Митридатом союз заключить, если сделаю это?

Вольность погубит восстание, это уже не издержки,

В мире всеобщего рабства свободно оно от запрета!'

Шум песен скрыл часть ответа, но общее было понятно.

Грустно присел устроитель веселья, расставшись с рабыней.

Крикс пошутил, что как плата - он жив, что должно быть приятно,

Собственность жизни вредит и не может являться святыней...

'Ныне свободна Лилита, - торговец сказал удручённо, -

Этот контракт о свободе я утром составлю толково!'

Было понятно, что был этот римлянин жизнью учёный,

Силу тирана всегда ставя выше закона любого.

Девушка бросилась тут на колени и стала молиться

Богу Ваалу, колени обняв Спартака и от счастья рыдая.

Вождь нежно обнял за плечи её, подобрел, умилился,

Словно увидел, как вспыхнула в небе звезда молодая.