Колодец времени - книга исторических поэм
Шрифт:
Оставил кубок недопит.
Вбивая в пол тяжёлый посох,
Митрополит вошёл и встал;
В каменьях крест, седые космы,
В глазах ни злобы ни добра.
Царю степенно подал руку,
И тот её поцеловал
Кривясь, терпел как будто муку.
Митрополит ему сказал:
'Скажи, сын мой, опять убийцы
Тебе мерещились во сне?
Что этот бред не повторится
Ты клялся на иконе мне'.
'Что слышу,
– царь отпрянул, -
Меня хотели тут убить,
Убийц нашли мои дворяне
И увели допрос чинить.
Мне почему не хочешь верить?'
Митрополит махнул рукой
Слизнёву тот час отпрянул к двери,
Ушёл с понурой головой.
Иван сказал: 'Садись, святейший'.
Тот сел, рукой ударив стол:
'Хочу, сын мой, тебя утешить,
Пресечь души твоей раскол.
Огромной стала вдруг держава,
Нужны и дьяки, и писцы,
И кропотливая управа,
Не только пушки да стрельцы.
Не только знатных, но и всяких
Пустить тут надобно во власть,
А знать рвет дьяков как собаки,
Которым кость мешают красть.
А ты пугаешь всех толковых,
Боятся честные служить,
Ты веришь лжи и невиновных
Привык бессмысленно губить.
Был у меня князь Юрий Кашин -
Казань брал, воевал с Литвой
Как воевода бесшабашный,
А тут по делу под Москвой.
Он сыну свадьбу затевает,
Сыночка хочет поженить
На девке Ховринской, желает
За ней богатство получить'.
'И что?
– Иван пожал плечами,
Косясь на стынущую дичь, -
Им голодранцам можно чаять
Богатство Ховриных достичь.
Самих же Ховриных не плохо
Привадить ближе ко двору.
Не нахожу я в том подвоха,
Тебя же, отче, не пойму'.
'Случайно вышло препиранье
У сына Кашина, вражда
Во время праздного шатанья
С Чулковым Гришкой у пруда.
Чулков сам к Ховриным решился
Сватьев заслать; в ножи пошли,
Но слава Богу люд вступился
И бой без крови развели.
Чулков лишь в рындах и подьячих,
Откуда гонор не пойму,
И князь конечно же назначил
Урок плетьми задать ему'.
'Так это кашинские рожи
Чулкова ждали на заре?
Хотели высечь, а сторожа
Моя взяла их на дворе?
–
Царь откусил от стылой птицы,
Махнул рукой туда-сюда, -
Они совсем и не убийцы?
Вот так святая простота.
Они меня в засаде ждали
Не подавая голосов.
На стражу яростно напали.
Я их убью как подлых псов.
Тебе
Тебе лишь верю одному.
Но то никчемная забота.
Как помнишь, в прошлую весну?
Ты со боярами толпою
Ко мне в ночи как стая сов,
Связав охрану с жутким воем,
Ворвались, заперли засов.
Желали правды зло и громко,
Притворно сделав скромный вид,
Достопочтенный и покорный,
А я едва не был убит.
Ты был им стягом берегущим,
Тобой прикрылись бунтари
От гнева слуг моих бегущих,
Призывы слышавших мои!'
Иван умолк и стало слышно
Как бьют в церквях колокола.
Сперва вдали, потом всё ближе,
И зазвонила вся Москва.
Весь мир стал чудом колокольным.
Иван поднялся, встал к окну,
Поскрёб, ударил недовольно
Ногтём в оконную слюду.
Сквозь иней еле различались
Дымы над крышами домов,
Стрельцы верхом куда-то мчались,
Комки летели от подков.
Меж куполов воронья стая
Клубилась пеплом на ветру,
В поземке псы беззвучно лая,
Козу гоняли по двору.
Нырнуло солнце, снова вышло,
Плеснули вороны крылом.
В стенах пел голос еле слышно
Над колыбелью перед сном.
Выл ветер, в кузнице далёкой
Кузнец подковывал коней
И ветер в башне надворотной
Выл то слабее, то сильней.
'Меня лишали с малолетства
Свободы царствовать и жить.
И всё, что помню я из детства -
Убийства, бунты, реки лжи.
Чернь друг на друга поднимая,
Ратши и Глинские на круг
Травили ядом, колдовали
Открыто, не стесняясь слуг.
В Казань везли вдали от войска,
Что шло по берегу в огне.
Молил я за его геройство.
Про приступ не сказали мне.
Казанцы зря не взяли хана,
Что я им мирно предлагал,
А взяли турка от султана,
И дишь тогда я осерчал.
И жили бы как наш Касимов,
Но вот попутал их шайтан.
Прогнали наших побратимов
И правоверных мусульман.
Взорвали стену, жадный Курбский
В проём за славой побежал,
Но бой крепчал, погнали русских.
'Секут!' - он первый закричал.
Меня от славы уводили,
На приступ без меня пошли
И без меня не победили,
Лишь смерть позорную нашли.
Давно враги мое семейство
Счастливым видеть не могли,
И через яды с чародейством
Анастасию извели.
Царицу, милую юницу -