Колодец времени - книга исторических поэм
Шрифт:
Взяв лист, перо, Семен удало
Пять строк при качке написал.
Утих немного ветер шумный.
'Ты, князь, - перстами щёлкнул царь, -
В Литве теперь своей безумный,
В письме опять вернулся встарь,
Когда Сильвестр, поп яда полный,
Что вечно был поспорить яр,
Пес Адашов с ним недовольный,
Измене потакал бояр.
Моё вы царство помышляли
Себе под ноги положить
И так уже беспечны стали,
Что смог
И сам ты, Курбский, душу продал,
Её на тело променял.
Крест целовал и список подал
Поручный - но в Литву сбежал.
Сбежал от казни справедливой,
На муку вечные обрёк
В аду ты душу, аспид лживый,
Хоть тело бренное сберёг.
А что до жалких осуждений,
Что царский суд и быстр и крут,
Скажу, что я в своих владеньях
Распоряжаюсь жизнью слуг.
Мне Бог доверил эту землю
И повелел блюсти народ,
Лишь волю Бога я приемлю
И светел от его щедрот.
Как не поймете это сами?' -
Иван ногой ударил в пол.
Остановились тотчас сани.
Взглянув на Ярцева в упор
Сказал Иван: 'Пойдём, подышим.
Смотри, уж солнышко взошло.
От вестовых рассказ услышим,
Что тут без нас произошло'.
Семён кивнул и быстро строчки
На лист шершавый положил,
Песком посыпал, сдул комочки
И тем работу завершил.
'Все пишем Курбскому и пишем,
А он пропащий человек!' -
Семён взглянул в окно на крыши,
Дверь распахнул и вышел в снег...
Ворвался воздух, здесь истошно
Вороны каркали, набат
Гудел, собаки осторожно
Брехали, крики, лязг и смрад.
Горелый запах тошнотворный
Витал, как будто падаль жгли.
Царь вышел, с ним Семен проворно.
Разлегся Новгород вдали;
Серел детинец новгородский,
Мостом с торговой стороной
Соединен и берег плоский
Лежал под коркой ледяной.
Заставлен серыми шатрами
Святого воинства, костры
Дымили черными клубами
И кучи скарба как ковры.
Снует здесь много пеших, конных,
Возы во множестве стоят,
Как пешки в шахматах игорных
Тела раздетые лежат.
И видно как могилы роют
Полураздетые, при них
Несёт печально стороною
Свещенник маленький триптих.
Стоят опричники в угольих
Кафтанах, шапках, вохдух чист
Промеж дымов и крыл вороньих
Восход торжественно лучист.
Осколки солнца в шишковатых
Златых сияют куполах
И на крестах и изразцах
Искрятся вдоль всего посада.
Уже
Крамолу здесь искоренять,
Тех что таились, не таились,
К реке всех стали выгонять.
Без списков гнали и по спискам,
Кто сам не шел, иль не хотел,
Под руки, за волосы, с визгом,
Тащили в кучу голых тел.
Хрустели ставни под напором,
Плач детский, лай и лязг клинков.
Трещали, лопались запоры
И петли кованных замков.
Тут кольца с пальцами рубили
И на дознанье волокли,
Кого до сорока не убили,
Скарб ценный взявши дальше шли.
Возы узорчьем нагружали,
Кресты, оклады от икон
И в звонарей с земли стреляли,
Так пресекая перезвон.
Напрасно люди призывали
К молебну во спасенье душ,
В церквах бегущих настигали,
Рубили меж кровавых луж.
Скрутив других с седлом арканом
Влекли во поле и в шатрах
Бояре ни трезвы, ни пьяны,
Творили суд там всем на страх.
Бросали мёртвых в снег иль в реку,
Живых топили в полыньях.
И дьяки списочную сверку
Уж не вели, счёт потеряв.
Над полыньями нависали,
Бограми длинными всю ночь
Тела под лёд крюком толкали,
Уж это было им невмочь.
Всё это ниже: свиньи, гуси,
В исподнем девки, стоны, смех,
И песни пьяные, звон гусель,
Убийство, кража, блудный грех.
А пред царем тела нагие,
Калитки, сбитые с петель.
Толпой брели стрельцы презлые;
Один исправно дул в свирель,
И барабан бил ритм походный,
И стяг, осадой освящён
Казанской, нёс стрелец дородный,
Был утомлен и удручён.
Стрельцам всё странно тут, как будто
Они во вражий град вошли -
Но град был свой, везде безлюдно -
Там, где опричники прошли.
Царя завидев оживали
Стрельцы, толкали пушкарей,
В поклонах головы склоняли
И шли немного пободрей...
Иван носком поддел игрушку
В снегу забытую - конька,
И рядом высмотрел Петрушку.
Поднял; лоскутный шут, пенька.
Как кровь румяна, глаз стеклянный,
Нос-крюк, личиной окаянной
Смеётся дерзко как живой,
Хоть и с разодранной спиной.
'Когда он жил, вчера иль ныне?
Не разобрать, не разглядеть.
Ступени радости, уныний
Ему теперь уж не стереть'.
Захолодило неприятно
Затылок, через пелену,