Колокол по Хэму
Шрифт:
Я вспомнил о событиях на улице Симона Боливара в Веракрусе. Там меня ждали. И я знал, что на Пойнт Рома нас тоже будут ждать.
– Тринадцатого, задолго до заката, – сказал я. – До полудня.
– Ты шутишь, черт побери?
– Мне, черт побери, не до шуток.
Хемингуэй вздохнул и погладил свою короткую бороду.
Вновь поморщившись, он посмотрел на свои распухшие пальцы.
– Так и быть. Отправляемся послезавтра. Как мы все это организуем? Оставим „Пилар“ и мальчиков дома?
– Думаю, не стоит, – ответил я. – Лучше сделаем вид, как будто утром в среду отправляемся в обычный
– Грегорио, Пэтчи, Волфер и другие ребята не захотят оставаться в тылу, – возразил Хемингуэй.
Я посмотрел на него.
– М-да, – сказал он. – Жаль, но ничего не поделаешь. – Он провел рукой по волосам. – Перед отправлением нам придется много поработать. Нужно перенести с „Пилар“ боеприпасы и пару „ninos“ <Детишки (исп.).>.
Я знал, что Хемингуэй говорит не о детях. Он велел Фуэнтесу изготовить для автоматов Томпсона особые чехлы из овечьих шкур, пропитанных маслом. Когда экипаж яхты занимал места по боевому расписанию, чехлы висели на поручнях палубы и мостика. Ибарлусия заметил, что, когда чехлы покачиваются, они похожи на детские люльки, поэтому автоматы получили прозвище „ninos“. В моменты, когда у Хемингуэя случались подобные приступы остроумия, мне хотелось ударить его.
Я посмотрел на свои вздутые кулаки и отложил это желание до лучших времен.
Хемингуэй скатывал карты.
– Итак, мы с тобой прячемся в кустах, среди мангровых корней или скал, а в одиннадцать вечера тринадцатого числа немецкие агенты выбираются на берег… и что тогда?
– Мы узнаем это в одиннадцать вечера тринадцатого числа, – ответил я.
Хемингуэй с отвращением посмотрел на меня. Я воспринял это так, что мне пора уходить, и вернулся во флигель, чтобы заняться „Хитрым делом“.
Главной моей заботой была вторая из двух перехваченных радиограмм. Я не солгал Хемингуэю, когда говорил, что она закодирована другим шифром, который я не могу разгадать, но при этом я кое-что утаил.
Послание было передано группами по пять цифр, такими же, как в книжном шифре: q-f-i-e-n/w-w-w-s-y/d-y-r-q-q/t-eo-i-o/ w-q-e-w-x/ и так далее. Беда лишь в том, что это был не книжный шифр. В тексте не были указаны ни номер страницы, ни ключевые слова, ни вступительная фраза.
Мне уже доводилось сталкиваться с шифрами обеих немецких разведок, и я предположил, что имею дело с корреспонденцией СД. Внешняя разведка Рейха, в отличие от армейской, предпочитала пользоваться для быстрой надежной шифровки цифровыми системами. Ключ к этим кодам представляет собой группу цифр длиной в шесть или семь символов, случайным образом выбранных агентом, ведущим передачу. Он заранее сообщает эту последовательность человеку или людям, для которых предназначены его послания. Эти цифры означают, сколько позиций следует отсчитать вверх или вниз по алфавиту, чтобы получить нужные буквы.
Если, к примеру, он выбрал строку 632914, то первую букву текста – q – следует заменить буквой, отстоящей от нее на шесть позиций, то есть w либо k. Вторая буква передачи, f, означает i либо
Компетентные шифровальщики способны взломать такой код, если у них достаточно времени и вычислителей. „Вычислителями“ обычно работают люди, в основном женщины – сотрудники цифровых отделов криптографических лабораторий, которые подставляют всевозможные числа, изучают тысячи, десятки тысяч и миллионы комбинаций, анализируя повторы и частотность тех или иных букв, и тому подобные данные. Однако, если агент вставляет в текст ложные группы и пользуется другими нехитрыми трюками, расшифровка даже такого простого кода затягивается на месяцы и представляет собой весьма трудоемкий процесс. А я никогда не был силен в арифметике.
Я был почти уверен – и это тревожило меня больше всего, – что первое сообщение, переданное книжным шифром, предназначалось для нас. Все получилось слишком просто – найти блокнот Кохлера и отыскать на „Южном кресте“ две книги; вдобавок последующие передачи шифровались прежним кодом. Кто-то постарался сделать так, чтобы мы узнали о высадке на Пойнт Рома. И этот же „кто-то“ сделал все, чтобы мы не прочли настоящее послание.
Это не могло не беспокоить меня. Я не верю в интуицию и паранормальные способности – даже в „шестое чувство“, которое якобы появляется со временем у любого разведчика, но весь мой опыт и подготовка предостерегали меня на подсознательном уровне, что эта цифровая шифрограмма не сулит нам ничего хорошего.
Дельгадо был у меня на подозрении, и я не мог просить его переправить радиограмму в лаборатории ФБР и ОРС для расшифровки. Также было немыслимо обратиться в гаванское отделение ФБР, рассказать о своем задании специальному агенту Ледди и ждать от него помощи, поскольку тем самым я навлек бы на себя гнев Гувера за то, что действовал в обход предписанных каналов и раскрыл свою легенду. Помимо всего прочего, расшифровка даже несложного цифрового кода заняла бы месяцы, а у нас не было столько времени.
Я уже обдумывал один жестокий, но действенный способ дешифровки, когда во флигеле появились агенты 03 и 11.
Агентом 03 звался пожилой швейцар из отеля „Амбос Мундос“. Агентом 11 был „черный священник“, друг Хемингуэя отец дон Андрее. Я нередко встречал его на воскресных вечеринках Хемингуэя, на которые он обычно приезжал в ярко-красной спортивной рубашке. Но сегодня на нем была черная сутана с воротником, застегнутым со спины. В этом облачении он выглядел старше и намного внушительнее.
– Мы пришли сказать дону Эрнесто, что богатый человек с большой яхты, сеньор Шелл, уезжает через час, – заговорил отец Андрее. Швейцар энергично кивнул.
– Вы уверены? – по-испански спросил я, переводя взгляд с одного на другого.
– Да, сеньор Лукас, – ответил швейцар. – Наш портье, сеньор Альварес, забронировал для сеньора Шелла место на трехчасовом самолете. Сеньор Шелл потребовал подать машину к половине второго для поездки в аэропорт.
Я кивнул. В минувшем месяце Тедди Шелл, он же Теодор Шлегель, почти все время проводил на берегу, переезжая из отеля в отель. Он больше двух недель не встречался с лейтенантом Мальдонадо и поднимался на борт „Южного креста“ только для коротких прогулок вдоль побережья.