Колокол по Хэму
Шрифт:
– Вперед, на штурм, Лукас! – прокричал Хемингуэй из-за сетчатой двери вечером того вторника. – Повяжи свой лучший шпионский галстук. Мы едем в посольство, чтобы сбагрить старику идейку!
Сорок минут спустя мы вошли в кабинет посла Брадена.
Яркие лучи вечернего солнца Гаваны просачивались сквозь жалюзи, под потолком вертелся вентилятор, силясь разогнать застоявшийся воздух. Нас было пятеро. Кроме посла, Хемингуэя, Эллиса Бриггза и меня, присутствовал новый шеф Военно-морской разведки в Центральной Америке полковник Джон Томасон-младший,
Я слышал о Томасоне, но, судя по непринужденности, с которой он заговорил с Хемингуэем, прежде чем перейти к делу, они были хорошо знакомы. Оказалось, Томасон был консультантом антологии военного рассказа, которую сейчас редактировал Хемингуэй. В сущности, полковник и сам был писателем – Хемингэуй дважды упомянул о биографии Джеба Стюарта, составленной Томасоном, и предложил включить в антологию один из его рассказов.
В конце концов Браден призвал собравшихся к порядку.
– Эрнест, насколько я понимаю, у вас к нам новое предложение.
– Совершенно верно, – ответил Хемингуэй, – и весьма дельное. – Он указал на меня и повернулся к полковнику. – Джон, Спруилл, вероятно, говорил тебе, что Госдеп прикомандировал Лукаса к „Хитрому делу“ в качестве специалиста по контрразведке. Я обсудил с ним свой замысел и проработал кое-какие детали…
Хемингуэй ничего со мной не обсуждал; пока мы сломя голову мчались к Гаване в его черном „Кадиллаке“, он лишь объяснил, что именно намерен предложить. Томасон, прищурясь, посмотрел на меня с подозрением, которое всякий военный и разведчик испытывает к Госдепартаменту.
– Полагаю, Спруилл либо Эллис уже рассказали тебе о нашей вчерашней встрече с немецкой субмариной, – продолжал тем временем Хемингэуй.
Полковник Томасон кивнул.
– Ты уверен, что это было немецкое судно, Эрнест? – спросил Эллис Бриггз.
– Еще бы, черт возьми, – ответил Хемингуэй и объяснил, какой формы была ходовая рубка, как выглядела палубная пушка и какие цифры были изображены на борту.
– Это почти наверняка германская субмарина серии „740“, – сказал Томасон. – И каким же курсом она шла непосредственно перед тем, как погрузиться?
– Лукас? – окликнул меня Хемингуэй.
– На северо-северо-запад, – сказал я, чувствуя себя актером, играющим эпизодическую роль в дешевой мелодраме.
Томасон кивнул:
– Сегодня рано утром неподалеку от Нью-Орлеана была замечена подлодка класса „740“. Полагают, что она могла выбросить трех-четырех агентов в устье Миссисипи. Вероятно, это то самое судно, с которым ты встретился, Папа.
Я посмотрел на полковника. „Папа“? Томасону было около пятидесяти лет, Хемингуэю – сорок один. Какой еще „Папа“?
Почему все так охотно подхватывают дурацкую игру Хемингуэя в прозвища и клички… и вообще все его детские забавы?
Сейчас мы играли в подводные лодки. Все присутствующие говорили серьезными мужественными голосами.
Хемингуэй поднялся
– Мой план состоит в следующем, – произнес Хемингуэй, широко разбрасывая руки, как будто хотел заключить всех нас в объятия. – Агенты „Хитрого дела“ докладывают, что за последний месяц немецкие подлодки задержали и ограбили множество местных рыболовецких посудин. Один старик, который промышляет у Нуэвитоса, был вынужден отдать им весь свой улов и запас фруктов. Как бы то ни было, я думаю, что капитан „семьсот сороковой“ присматривался к „Южному кресту“, решая, следует ли взять яхту на абордаж или потопить огнем из пушки. Яхта выглядит подозрительно… она почти с эсминец размером. Но море было слишком бурным, и когда мы там появились…
„Что за чушь он несет?“ – гадал я. Мы видели сигнальные огни на яхте и на рубке подлодки. Передача велась особым кодом, отличным от общепринятой азбуки Морзе. Весь обратный путь, пока мы следовали за огромной яхтой до места ее якорной стоянки в гаванском порту, Хемингуэй разглагольствовал о том, что подлодка и яхта действуют заодно. Он решил, что частное судно использовалось как заправочная станция для субмарины – немцы называли такие корабли „дойными коровами“, – и разработал план добычи информации о „Южном кресте“, его экипаже, грузе и предполагаемой миссии. Он трудился до поздней ночи, раздавая задания по сбору сведений агентам „Хитрого дела“ – портовым бродягам, официантам и кабатчикам. И вот теперь он говорит совсем другое. К чему он клонит?
– План состоит в следующем, – повторил Хемингуэй. – Мы берем мою яхту „Пилар“ и маскируем ее под местное рыбацкое судно… либо корабль, выполняющий научные исследования, гидрографическую разведку или что-нибудь в этом роде. Мы позволим немцам рассмотреть себя сквозь перископ, разбудим их любопытство, и когда они всплывут на поверхность и приблизятся, чтобы захватить нас – бац! Мы забросаем их гранатами, обстреляем автоматами, пулеметами, базуками… всем, что попадет под руку.
– Научное судно, – произнес посол Браден, которому эта идея явно пришлась по вкусу.
– Совершенно верно, – подтвердил Хемингуэй.
– Это опасно, Эрнест, – сказал Эллис Бриггз.
Писатель пожал плечами:
– Я соберу хорошую команду. Семь-восемь крепких парней справятся с задачей без труда. Если хотите, Спруилл, можете послать с нами кого-нибудь из своих людей… например, морского пехотинца, который умеет обращаться с радиостанцией и крупнокалиберным пулеметом.
– Разве на „Пилар“ есть рация и пулемет, Папа? – спросил Томасон.
– Пока нет, – ответил Хемингуэй и улыбнулся.