Колокол по Хэму
Шрифт:
Филлипс вновь улыбнулся. В отличие от ухмылки Дельгадо, улыбка коротышки была довольно любезной и ничуть не язвительной.
– С конца апреля Абвер и Шлегель пользуются „Геополитикой“ и антологией германской литературы, о которых вы упоминали, мой мальчик. Боюсь, произведение Ремарка здесь ни при чем.
– Почему же Кохлер возил его с собой? – спросил я.
Филлипс вернулся к своему креслу и запрыгнул в него:
– Может быть, он любил читать хорошие книги.
– На каких страницах искать ключ?
– В настоящий момент первой странице соответствует двадцатое апреля, тот самый день, когда немцы сменили шифры. С тех пор, насколько я знаю, изменений не
– В какой книге? – спросил я.
– Если не ошибаюсь, ключ к алфавитному шифру находится в „Геополитике“, а шифр „первого слова“ – в антологии, – ответил Филлипс.
Я кивнул, поставил опустевший бокал на приставной столик и двинулся к двери.
– Господин Лукас…
Я задержался у двери.
– Вы не догадываетесь, что означает двадцатое апреля?
– Это день рождения Адольфа Гитлера, – сказал я. – Вот уж не думал, что адмирал Канарис столь сентиментален.
Филлипс все еще улыбался.
– Мы тоже, господин Лукас. Мы подозреваем, что эту дату предложил наш приятель герр Шлегель. Именно он сентиментален, если не сказать – простодушен.
Я повернулся и шагнул вперед.
– Господин Лукас!
В коридоре было пусто. Я остановился в дверном проеме и посмотрел на маленького лысого человечка, который поднялся на ноги и стоял в прямоугольнике яркого света.
– Надеюсь, вы проявите великодушие, когда будете определять, какая информация может представлять интерес для нас.
– Я свяжусь с вами, – пообещал я и вышел.
Я сказал Хемингуэю, что мне требуется еще раз взглянуть на шифровальный блокнот и книги Кохлера. Хемингуэй метался по дому, завязывая галстук и готовясь к поездке в аэропорт, но все же открыл для меня сейф.
– Работать с ними во флигеле нельзя, – предупредил он. – Сегодня там ночует Фрау.
– Возьму их в „Первый сорт“, – сказал я.
– Только чтобы Дикарка не увидела, чем ты занимаешься.
Я изумленно посмотрел на Хемингуэя. Неужели он принимает меня за дурака?
– Да, кстати… Хельга и Тедди Шелл приедут раньше половины седьмого, – добавил писатель, натягивая льняной пиджак.
Геллхорн протиснулась мимо нас к выходу, велела шоферу поторопиться, потом повернулась к мужу и велела поторопиться и ему тоже, причем тем же тоном, каким она обращалась к слуге. Хемингуэй задержался у зеркала и провел пальцами по зачесанным назад волосам. Кем бы ни была загадочная Фрау, он явно стремился произвести на нее впечатление.
– До того как подадут коктейли, мы устроим у бассейна маленькую вечеринку, – сообщил Хемингуэй. – Хотя и там будет предостаточно напитков. Если у тебя есть плавки, захвати их с собой.
– Плавки?
Хемингуэй широко улыбнулся, показав все тридцать два зуба.
– Сегодня я говорил с Хельгой по телефону. Она очень обрадовалась, услышав, что у нас есть бассейн. Похоже, она совсем недавно узнала о том, что в заливе Гаваны водятся акулы… а она обожает плавать.
– Эрнест! – окликнула его Геллхорн из машины. – Ты не дал мне как следует наложить макияж, а теперь заставляешь меня ждать!
– Желаю успеха, – сказал Хемингуэй, протягивая мне блокнот и книги с таким видом, как будто только что о них вспомнил, и торопливо зашагал к „Линкольну“.
Я отправился в „Первый сорт“, гадая, куда бы мне выгнать Дикарку на то время, пока я буду расшифровывать радиопередачи нацистов.
Глава 14
Три женщины в купальниках выглядели совсем недурно. На Марте Геллхорн был белый эластичный закрытый костюм с пояском. Хельга Соннеман надела хлопчатобумажный купальник из двух частей –
Я почти не удивился, выяснив, что Фрау – это еще одна кинозвезда… а именно, Дитрих. В числе тех немногих сведений о Хемингуэе, которыми я располагал несколько недель назад, был и тот факт, что он состоит в дружеских отношениях с этой женщиной. Я редко ходил в кино, причем, как правило, на вестерны и гангстерские боевики. Я видел Дитрих в фильме Джимми Стюарта „Дестри опять скачет верхом“ за несколько дней до оккупации Гитлером Польши. Я любил Джимми Стюарта, но эта лента пришлась мне не по вкусу; она словно высмеивала другие вестерны, а героиню Дитрих, хотя и говорившую с явным немецким акцентом, звали Френчи. Это звучало глупо. Затем, прошлым летом, я видел Дитрих в „Личном составе“, весьма посредственном фильме „о крутых парнях“, главные роли в котором играли двое моих любимых актеров соответствующего амплуа – Эдвард Робинсон и Джордж Рафт. Героиня Дитрих показалась мне слабой, почти бесцветной, и из всех эпизодов с ее участием я запомнил только те, в которых она показывала свои ноги – все еще красивые и стройные, хотя к тому времени ей, должно быть, уже исполнилось сорок, – и сцену, в которой она стряпает в маленькой кухне во время бури. Сидя в кинотеатре в Мехико, думая о своем и стараясь не обращать внимания на испанские субтитры, я вдруг понял, что Дитрих „действительно“ варит эту бурду.
Прежде чем идти на вечеринку у бассейна, я должен был спрятать блокнот и книги. С помощью системы Уоллеса я за считанные минуты разметил сетки и расшифровал сообщения. Мне не терпелось показать результат Хемингуэю, но, придя в финку, я увидел, что он водит гостей по дому. Я решил, что было бы глупо показывать ему блокнот в присутствии Тедди Шелла (он же Теодор Шлегель) – человека, который почти наверняка нанял Кохлера, чтобы принимать и передавать секретную информацию.
Я не мог оставить книги в коровнике. С Дикаркой никаких трудностей не возникло; когда я появился в домике, ее там не оказалось. Марии не разрешали бродить в одиночестве, но она была раздосадована тем, что ей запретили появляться в усадьбе целый день, и мне оставалось лишь гадать, куда она ушла – гулять по холмам или спустилась в Сан-Франциско де Паула. Я надеялся, что Марии хватит ума не сунуть нос в один из баров или магазинов этого городка, ведь ее искали люди Шлегеля и кубинская национальная полиция, а местные жители до такой степени запуганы Бешеным жеребцом, что почти наверняка расскажут ему и его присным все, о чем бы те ни спросили. Не говоря уже о том, что подачки Шлегеля с легкостью развяжут языки в этом нищем поселении.
Я сказал себе, что Мария Маркес – не моя забота. Моей заботой было спрятать в надежном месте книги, и особенно блокнот, до тех пор, пока не кончится эта глупая вечеринка и я не смогу поговорить с Хемингуэем. Я надел плавки, собрал книги и записи и завернул их в вафельное полотенце, которое лежало на кухонной стойке. Пока гости веселились и плескались в бассейне, я вошел в главную усадьбу через черный ход, вскрыл сейф Хемингуэя – днем, когда писатель открывал его, я внимательно следил за тем, какие цифры он набирает, – и положил туда книги, после чего отправился знакомиться с абверовским шпионом, хранительницей древностей и кинозвездой.