Колоски
Шрифт:
Пока ели, решили не извещать Грома и Квали о чудесном воскрешении. Лайм по ним соскучиться ещё не успел, для него времени не прошло совсем, он их видел вчера, там, на поляне, где умер. Да и… неудобно даже как-то, как плохая шутка получилась: они по нему плакали, а теперь — нате вам! Дон, правда, сказал, что Лайм неправ, вернее, он не так сказал, но… Немного погодя, ладно? А то пока сам ещё не понял — жив или нет. С Дэрри и Мастером Корнэлом тоже решили повременить. Успеется.
Роган на Базар идти отказался — уже прибарахлился, хватит. Попросил Лису собрать ему с собой пакет с мясом на утро и ушёл домой, в келью Госпиталя — спать. Ри насыпал ему печатей от своих порталов и попросил придти на следующий день — помочь привести в порядок оазис и показать тот странный холм, который Лиса и маг нашли во время прогулки. Рассказали они о своей находке ещё там, во время пьянки, но смотреть никто не пошёл — устали, перенервничали, новых впечатлений никому не хотелось. А вот завтра можно и сходить. Всё равно надо ещё какое-то жильё подготовить — драконов будет двадцать штук — так почему бы и не там? И поучиться новоявленным драконам быть драконами не мешало бы, в основном — смене облика, и слегка — магии. Сегодня уж не до того, но завтра… В общем, чтобы все были!
И на охоту сходить очень неплохо бы. Есть новообращённым драконам хотелось всё время, и именно мяса, правда, Ри уверил их, что это временный эффект, набор необходимой массы. Пришлось поверить ему на слово. А поставку напитков к мясу поручили Лисе, как владелице корчмы. Напитки годились любой крепости, просто для вкуса, потому что напиться дракону было проблематично. Вернее, можно, хоть в лоск, но на пару часов максимум. Потом короткий сон — и дракон трезв, можно начинать сначала. Просто тупой перевод продукта, как сказала Лиса. Зато голова не болит!
Скамейка у входа в лавку пришлась как нельзя кстати — у Лайма уже опять ноги тряслись. И пирожки с мясом оказались тоже очень своевременными.
— Дон, не обижайся, но я пойду ночевать туда, к Ри.
— Зачем? А что ты там есть будешь? Ты котлету-то еле разжевал! И от плюшки с трудом откусываешь, я же вижу!
— Я…Дон я не хочу, чтобы твоя жена… ты думаешь — она дура? И не поймёт, как я к тебе отношусь? Она у тебя хорошая…
— Лайм, во всём, что ты сказал, есть только одна разумная фраза: у меня очень хорошая жена, — тихо засмеялся Дон в тёмное небо. Он развалился на скамейке, откинувшись на спинку, руки за голову, скрещённые ноги вытянуты. — И у меня очень мудрая жена. Ум и мудрость — это разное, согласен? Лиса не глупа, но вдобавок ей хватает мудрости сдерживать своё любопытство и осознавать, что иногда незнание — благо. Ей абсолютно начхать — кто к кому и как относится, лишь бы не ссорились и, как она говорит, не хулиганили. Но. Она уже не Видящая, Лайм. И у неё появился выбор, хотя и не осознанный ещё. Ты много знаешь о Видящих? Нет? А я много. И если кто и заслужил право выбора, так это она! И я не собираюсь ей мешать. Знаешь, я очень хорошо пойму, если после стольких лет вынужденной верности она пустится в безудержный загул и перетрахает всё, что шевелится! — засмеялся он, всеобъемлюще взмахнув рукой. — А может и матриархат учинить, с неё станется! Понимаешь, из-за Видения у неё выработался очень своеобразный подход к отношениям, иначе мы не смогли бы вместе жить. Она друг, Лайм, — наклонился он вперёд и заглянул другу в лицо, будто пытаясь убедиться, насколько Лайм его понял. — В первую очередь и с очень большой буквы. Вот если будем ссориться — тут же обоим по шее прилетит. Если кто-то из своих влипнет — вытащит, или остальных напряжет. А прочее её не волнует. Преклоняюсь, веришь? Мне такой мудрости всегда недоставало, любопытен я от природы, на том и горю хронически, о, ужас, горе мне! — утрированно сокрушился он, картинно схватившись за лоб: — Так что, знаешь ли, афишировать не стоит, но и бегать друг от друга просто глупо. Никому до наших отношений дела нет, только нам с тобой решать, нужны ли они нам, насколько и в каком виде, — он пружинисто вскочил и потянулся от души. Лайм шумно выдохнул и сглотнул. Похоже, на некоторые мышцы общая немощь не влияет. Ох, Донни… Дон резко обернулся на звук, всё понял и засмеялся, протягивая руку: — Пойдём, Ри нас уже потерял. Не торопи события. Поживём — увидим. Знаешь, — добавил он, когда они уже шли, — я в дикой ярости был тогда, кажется, даже обиделся, хоть и вампир, так было плохо. А понял, что ты был прав, только лет через десять. Но, даже когда понял, всё равно мне тебя очень не хватало. Я безумно рад, что ты опять жив, Лайм!
— А я пока нет, — вздохнул Лайм, морщась при каждом движении.
Это было очень здорово — обнять Нику и не получить при этом удара током. И причесать, и самой уложить в постель. Лиса так и держала Нику за руку, пока та не заснула. Это было счастье, да-да! А теперь Ника уже спала, и этого смешного церемонного Лаймона с добрым лицом спокойного убийцы Лиса уже накормила и уложила, он совсем скис после похода на Базар. Ри и Дон его чуть ли не на себе притащили, совсем зелёненького. Перегрузил мышцы. Просто при ходьбе! Жалко его: с виду — чуть меньше Грома, Дон сказал — мечник был отличный, а теперь, как бабка старая, кряхтит, со стула поднимаясь. Ужас! Мужики над ним, уже лежащим, чего-то наколдовали, забрали Йэльфа с Вэйтом и ушли. И нету до сих пор.
Лиса сидела на боковом крыльце, уткнув подбородок в колени. Не то, чтобы ждала. Не то, чтобы что-то обдумывала. Просто сидела и вяло думала обо всём — и ни о чём. Тихий вечер. Тихий-тихий. Будто нарочно такой — контрастом к внутреннему раздраю. Столько всего сразу навалилось, и так неожиданно, что даже не осмысляется, только ощущается неудобной тяжестью в голове. Надо будет Птичкину клумбу прополоть. Сразу видно — эльфа в доме нет. Давно ли Птичка уехала, а сорняки вон как поднялись, и не скажешь, что осень на носу. И яблоки обобрать уже можно. Часть на сидр, а остальные на Базар в скупку. И Нике обеды в школе оплатить. И как жить дальше — совершенно непонятно. На два дома? Один здесь, другой — на том краю планеты. Смешно. Но не здесь же летать? И магии учиться. Ри их будет учить драконовской магии. С Лисой намается, плохо у Лисы с точными науками. Одна надежда — он к Лисе неровно дышит, и сильно злиться не станет на её тупость, пожалеет. А Лайм любит Дона. Сразу видно. Не влюблён — любит. А Роган в Йэльфа, наоборот, влюблён. А Ри на неё саму косится. Бедняги. А Дон, если и любит, то не Лайма и не Лису. Потому что совершенно одинаково смотрит и на неё, и на него. Разве можно любить двоих сразу? Или это влюбиться в двоих нельзя, а любить можно? Вот эльфам хорошо — разделили свет — и хоть трава не расти! Птичка с Лягушонком теперь, как нитка с иголкой — куда один, туда и другой. А у Лисы с этим совсем плохо. Никаких влюблённостей. Если что и появлялось — всё задавлено было в зародыше. Влюблённая Видящая — издеваетесь? Это как? К Дону привыкла, да, сжилась — а как не сжиться, если тебя только что не облизывают? Хоть и понятно — зачем, но приятно же! А теперь этого «зачем» не стало — и как он теперь с ней себя поведёт? И характер у него должен измениться, он же теперь не вампир, злиться научится, обижаться. А на Лису не обижаться только вампиры могут. И у неё-то, как раз, характер не изменился. И нужна ли она ему теперь будет? А вдруг… он в кого-нибудь влюбится? И не в Лису. Он же эльф? Изначально? Вот как вспыхнет на какую-нибудь… из на-райе… И что делать? А что тут сделаешь… Нет, о таком лучше вообще не думать, а то напридумывает себе сейчас такого, что и жить не захочется. Ох, как тяжело. А ведь всего-то хотела научиться летать. И столько проблем — как из мешка! Обидно, блин!
Совсем стемнело, высыпали звёзды, а она всё сидела на крыльце — просто лень было шевелиться, слишком длинный получился день, слишком устала. Когда вспыхнул портал, даже не вздрогнула. И он пришёл. И пахло от него, как всегда — ветром с реки и немного мёдом. Он молча сел рядом и немного сзади, тоже как всегда, обнял — и вот тут прогремела разница! Мех, мягкий чёрный мех в Видении, в котором Лисе было так привычно и уютно — он пропал. И уже навсегда. А без него это был вроде уже и не Дон, а кто-то совсем другой, чужой и незнакомый. И огромное чувство потери затопило Лису так остро, что она ахнула и заплакала. А Дон испугался. Дон — испугался! И стал тревожно выспрашивать — что случилось? С Никой? С Лаймом? С ней? С кем? И это тоже было совсем-совсем на него не похоже, и она никак не могла успокоиться, сжавшись в обречённый комок. Одна мысль билась у неё в голове: а стоило ли обретённое утраченного?
— Мех… — удалось ей выдавить сквозь рыдания. И Дон понял! Не сразу, но понял. Но вот вернуть назад ничего не мог. Только обнять покрепче, прижать к груди, и гладить по буйной рыжей голове. И сказать с неожиданной гордостью:
— Зато я сам теперь тёплый!
— А? — удивлённо вскинулась Лиса и икнула от рыдания.
— Ты моя смешная, ты моя рыжая, — тихо засмеялся Дон ей на ухо. — В следующий раз шубу одену, будет тебе мех! Или Ухты суну за пазуху — тебя устроит?
— У… него… когти… — расстроенно проикала Лиса.
— Обрежем, — беззаботно пожал плечам Дон.
— Как?.. Он же… Да ты что?.. Ах, ты!.. — слёзы высохли от возмущения, а Дон зашёлся хохотом, уткнувшись Лисе в плечо. А потом взял на руки и унёс в дом.
— Не отпускай меня, — часом позже пробормотала засыпающая в непривычно тёплых объятиях Лиса, уткнув нос в непривычно тёплое плечо. — Никогда… не отпускай…
— Ни за что, — с лёгким сердцем соврал Дон, гладя её по голове. Соврал впервые за всё время совместной жизни, и порадовался — до чего же хорошо, когда не надо говорить правду, только правду, и ничего кроме правды, а можно вот так невинно соврать и этим успокоить. Как… как ребёнка? И та щемящая, бережная нежность, которая вдруг охватила его сегодня на крыльце, более уместна по отношению к ребёнку, а не ко взрослому существу. А вот влечение, давно и прочно им забытое за бытность свою вампиром — совсем не детское. Да-а, похоже, Дэрри в чём-то прав со своей заявкой про психологическую педофилию: люди не успевают стать взрослыми за тот короткий срок, что им отпущен. Забавно: Йэльф и многие Старейшины старательно культивируют в себе детскость и ребячливость, просто чтобы не свихнуться от вечности. Правда, Вэйту оно и не надо, вот уж кому повзрослеть не грозит, кем бы ни стал. Инкуб, эльф, дракон, всё равно — вечный ребёнок. Просто характер такой, светлая душа. А люди вечно торопятся повзрослеть, но, воображая себя взрослыми и мудрыми, стареют и умирают, так и не успев стать взрослыми по-настоящему. Лиса вот очень взрослой себя считает, поэтому за ней всегда так интересно наблюдать — этакое мудрое дитя.
С Лаймом было не так, с Лаймом он такого не чувствовал. Но Лайм старше Дона лет на двести, а взрослее… намного. А ещё Лья. С ней тоже всё иначе. Что-то многовато у меня любовей, ухмыльнулся Дон. Ну, положим, в Лью он влюбился, когда был ещё жив, и большую часть в этом чувстве составляло восхищение Наставницей, перед ней он преклонялся. Потом, когда она по несчастливой случайности подсела на его крови и эмоционально стала почти живой, его чувство переросло в нечто большее. Память именно о той Лье-наркоманке, взбалмошной и безудержной, много времени хранил Дон, как огромную ценность. И только спустя лет сто понял, что не столько память о Лье дорога ему, сколько пережитые им самим чувства. Память о том, как он был живым и мог любить. Что будет, когда она станет драконом?