Колоски
Шрифт:
— Ты мне необходима, — потянулся Дон через стол, осторожно, будто боясь отказа, взял Лису за руку.
— И мы оба знаем, зачем, — фыркнула Лиса. — Не надо, а? — но руку не отняла, вяло наблюдая, как Дон водит пальцем по её запястью, отслеживая жилки. Он часто так держал её за руку, нравилось ему, наверно.
— А где ж я ещё такую вкусную найду? — мурлыкнул вампир. — Но неизменно благодарен и всегда готов развлечь, завлечь и привлечь, куда и чем захочешь! — хитро улыбнулся он. — Что угодно благословенной райе? Песен? Мечей? Стихов? Ремонт?
— Не-ет! — взвыла Лиса, отдёргивая руку. — Только не ремонт!
— Ну-у… Хочешь, я Венец Жнеца у Дэрри сопру? — засмеялся Дон. — Вещь полезная, тяжёлая такая, в хозяйстве всегда пригодится — вот, хоть грибки солёные придавить, он золотой, не окисляется, а Принц наш, Кулак с ушами, пусть поищет суетливо! Наблюдать забавно будет… Нет? Портал на Луну? Минуты три я его, наверно, удержу! Посмотришь на Мир свысока… Нет? А чего? Ты только скажи, а я тут уж сразу уж…
— Любви хочу. Большой и чистой, — вяло буркнула Лиса. И получила в ответ длинный прочувствованный монолог, чуть ли не лекцию о возможностях и недостатках вампирского бытия. И теперь сидела — и не знала, что ответить. Не потому, что боялась его обидеть. Вампиры вообще не обидчивы, они либо убивают, либо нет. Потому что, как объяснил Дон как-то раз, унизить или оскорбить может только тот, за кем мы сами признаём эту возможность: более умный, вышестоящий или, хотя бы, равный, так на то и есть «Суд Жнеца» — дуэль. А всё остальное либо скучно, либо просто смешно, если нет угрозы. А если есть — убил — и без обид. Но что она вообще могла бы сказать, чего бы он и сам не знал? Не в твоих силах, Дон, избавить меня от моего Дара, моего проклятия — Видения. А только так для меня может начаться другая жизнь. И не напрягайся, никуда я от тебя не денусь. Не из-за большой и чистой любви к тебе, а из полной безнадёжности в случае её возникновения. Сколько ни убеждай себя в невозможности ответного чувства с твоей стороны — это умом понимаешь, а сердцем всё равно ждёшь. Вот такая глупость несусветная. А ведь была глупость эта, была! Сейчас, глядя назад, понятно, что — да, влюбилась-таки двадцатилетняя дурочка и восемь лет вспоминала и оплакивала своего первого и единственного. И ты уж извини, Дон, но очень хорошо, что у меня были эти восемь лет — без тебя. Потому что восемь лет мечтала о том, как могло бы всё сложиться, если бы ты не погиб. И обижалась, и морду мечтала набить, скрытной заразе — потому что любила. Не тебя, к сожалению, а некий придуманный идеальный образ — но любила ведь! Настоящий же Дон оказался не сильно похож на того, в мечтах. Нет, это не разочарование, обойди Жнец! Какое может быть разочарование, когда ты обо мне так заботишься — но… многое оказалось не таким, как помнилось. Трёх лет вполне хватило, чтобы внятно ощутить, как это — жить с вампиром. Когда любые проявления сильных чувств вызывают только смех, пусть и восхищённый, очень быстро понимаешь, что влюбиться вот в ЭТО не просто глупо — самоубийственно. Любить и страдать от неразделённой любви — оно, конечно, жутко романтично, но не для меня! А других вариантов, кроме тебя, и вовсе нет, потому что я Видящая, а таких уникумов, как ты, Квали, Гром и Птичка — по всему Миру может штук двадцать и есть. Что же — искать, хватая встречных за руку? Так и в Госпиталь упекут! Да и меняются люди со временем, это ты прав. Вчера подходил, а завтра уже нет. Даже Роган за эти одиннадцать лет изменился, стал обжигать в Видении, почти как тогда Найджел. Это не гниль, просто особенность личности, но Видящей-то не легче! И что? Влюбиться в кого-то, кто со временем начнёт, как Ника и братец Вака, биться током, или резаться, как мастер Корнэл, так что хочется посмотреть на руку — нет ли раны, или ещё что похлеще, в Видении чего только не бывает — и страдать от невозможности даже взяться за руки? Спасибо, я лучше похандрю. Пройдёт. Примерно всё это Лиса подумала, но сказала Дону гораздо меньше. Не соврала, просто — зачем? Ещё одну лекцию выслушать?
— Пройдёт, Дон, ну что ты, чесслово, — сказала она Дону. — Это просто, знаешь… Зима, — пожала она плечами.
И ведь прошло! Через два месяца! Это был первый рейд их хвалёного Поиска. Дон исчез на неделю, и Роган не появлялся — и вдруг ввалились втроём с каким-то недоумком, и в каком виде! Недоумок, как Дон сказал — «куколка Фанни» — грязный и исцарапанный, Роган взмокший и распаренный, только Дон как всегда — чистенький и аккуратный, хоть и у костра сидели, по запаху понятно. Через пару часов, когда Роган только-только в себя приходить начал, опять Дон его выдернул. До вечера их не было, а потом явились опять втроём, на этот раз с мальчишкой грязным, да ещё и пса блохастого притащили! Все в пыли, чумазые, как гоблины, на этот раз и Дон такой же! Стирай, Лиса, тебе делать нефиг! Всех и отчихвостила! Нахалы бессовестные! Всё бы им в дом всякую пакость тащить! И ведь что обидно: тащат все, кому не лень, а разбираться с ней каждый раз Лисе приходится! Вот почему это так, кто бы объяснил?
А через неделю пришёл Роган со здоровенным свёртком. Шушукались они с Доном, шушукались, вышли во двор — и тишина. Через полчаса этой тишины Лиса бросила кухню на Ролу и пошла следом — приглядеть. Если дети тихо себя ведут — не к добру это, а Дон с Роганом ничем детей не лучше. И как в воду смотрела!
В саду перед крыльцом на замощённом обломками плитки пятачке стояла расставленная стремянка. К внешнему краю верхней ступеньки параллельно земле была привязана доска, с которой сиротливо свисала прилепленная оконной замазкой за верёвочный хвостик сломанная печать портала. Дона видно не было, а Роган топтался рядом, следил за чем-то в небе, бормотал себе под нос, вскрикивал, всплёскивал руками, ахал, охал, хватался за голову. Так и знала — хулиганят!
— Та-ак, — со свирепым обещанием в голосе протянула Лиса и потащила с плеча полотенце. — И чем вы тут занимаетесь?
— Лиса-а, — попятился Роган. — А мы тут это… Я, лучше, того, потом зайду… Через недельку… Или две… Ты это… — и попытался спрятаться за стремянку. Из-за крыши на большой высоте, входя в крутое в пике с разворотом, вылетело что-то большое, и явно не птичка. Впрочем, свист рассекаемого воздуха и дикий хохот с вершин мира был на земле прекрасно слышен и не оставлял места сомнениям. Очень уж знакомый это был хохот. Лиса поняла всё и сразу.
— Ах, вы!.. Я вам покажу стремянку в небо! — Роган забегал вокруг стремянки, отчаянно вереща:
— Не надо! Не надо полотенцем!
— На-адо, — с глубокой уверенностью убеждала его Лиса. — Вот женись, — полотенцем по спине, — и свою жену, — полотенцем по спине, — на верхотуру закидывай!
Тут Роган, споткнувшись, упал, на него упала стремянка, а с высоты вдруг что-то посыпалось: куски металлических трубок, обломки дерева, обрывки ткани… Лиса метнулась под защиту крыльца, а вот Роган, барахтавшийся под стремянкой, не успел. Острый обломок деревянной планки пронзил ему плечо, как копьё. Роган взревел, спихнул стремянку и почти уже встал, но в этот момент сверху прилетел ещё какой-то свёрток, мягко стукнул его по голове и упал в траву. Роган свёл глаза и свалился рядом, к счастью — на спину, иначе торчащий из плеча обломок пропорол бы ему плечо насквозь.
— Идиоты! — прошипела Лиса, бросилась было к Рогану, но краем глаза заметила ещё что-то большое и тёмное, опускающееся сверху, и спряталась опять под защиту козырька. Но это был Дон. Огромная летучая мышь, держа в задних лапах нечто непонятное, но явно сломанное, спланировала на лужайку, перекинулась, и Дон присел на корточки рядом с Роганом, проверяя пульс у него на шее. Неодобрительно покачал головой, подобрал свёрток, стукнувший Рогана по голове, как оказалось — с одеждой, развернул и стал натягивать штаны. Только тогда Лиса опомнилась, соскочила с крыльца и подбежала к бесчувственному телу. Под Роганом расползалась лужа крови, из плеча торчала деревяшка. Да, это не смертельно, но как же надоело-то! На работе им риска мало, что ли?
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — прошипела Лиса.
— Всегда! Но совсем на другую тему! — с улыбкой обернулся к ней Донни, надевая рубаху. Лиса зарычала. — Да брось ты, чесслово, ничего страшного, проклемается!
— А если бы ему не тряпками, а этой деревяшкой в голову попало, ты то же самое бы сказал? — гневно сверкнула глазами Лиса. Но Донни был абсолютно непрошибаем.
— В голову не опасно, у него там кость, — мило улыбнулся он. — И всё равно ведь не попало. А это фигня, три дня в ящике. Да не дёргайся ты так, у него и хуже бывало.
Вот как с ними можно, а? Им жить скучно, а ты себе нервы трепли! Ну, погоди, я с тобой ещё поговорю! И поговорила, как только Рогана забрали в Госпиталь. Разговаривал с Детьми Жнеца Дон, и что-то долго разговаривал. Наконец отправил и уселся рядом с Лисой на ступеньку крыльца.
— Дон, у тебя вообще мозги остались ещё? Ну, ладно Роган — сам виноват, если разобраться, а если бы в ребёнка попало? Да даже если в собаку! Не совестно было бы?
— Да, про собаку я как-то… не подумал….
– озадачился Донни. — Но я же на наш сад всё прицельно скидывал, а у нас сейчас вроде и нету никого? Ты в доме была… Кстати, а зачем ты вышла? И почему Роган не успел убежать? Он же должен был увидеть, что я перекидываюсь, и понять, что сейчас всё вниз полетит? А?
— Ой, блин… — до Лисы вдруг дошло, что, не отвлеки она Рогана со своим полотенцем, всё закончилось бы вполне благополучно. Вот только признать это оказалось неожиданно сложно. За последнее время она так привыкла к тому, что всегда права, что она умная, а вокруг все… ну, не то, чтобы дураки, но… Она покраснела так, что, кажется, от щёк сейчас дым пойдёт, а эта зараза ещё и смеётся!
— Да не дёргайся, всё нормально! Ещё сама полетишь, только доработать надо!
Полетит? Вот на тех тряпочках с палочками? Это совсем не то, о чём она мечтала. В мечте о полёте она всегда чувствовала крылья — большие, полупрозрачные, сильные — свои! А это… Она настолько Дону надоела? Мог бы и просто сказать, зачем же избавляться так замысловато? А он, зараза, только ржёт, как ненормальный. Вампир, одним словом.