Колумбийская балалайка
Шрифт:
— К берегу, куда еще! Чего ждем? Поплыли! — призвал Михаил.
— Вплавь, что ли, хочешь? — язвительно спросила Люба.
— На хрена, руками погребем.
— Руками ни к чему. Значит… Вот гадость-то… — Алексей сплюнул табачную горечь. — Ядерные.
— Как кубинские, что у нас в начале перестройки продавались. «Лигерос», «Партагос» — классные штуки. У нас «Балтийские» такие же были, — предался воспоминаниям Вовик.
— Значит, так. Вытаскивай банки. Сиденья то есть. Как я делай. — Алексей, упершись шеей и плечами в надувной борт, вдавил подошвы замшевых тапочек в противоположный борт рядом с креплением из толстой резины, в которое уходила деревянная поперечина сиденья. Обхватив руками доску, он потянул ее вверх — от натуги вздулись жилы, побагровело лицо. Сиденье, плотно сжатое с обеих сторон надувными баллонами, никак не желало покидать резиновых пазов.
— Помогай, чего сидишь! — Это предназначалось Любке, находящейся по другую сторону сиденья.
Та поспешно встала на колени, обвила руками, прижав к груди, зеленую, с облупившейся кое-где краской, доску.
— Тварь, давай же, давай, выходи, тварь… — бормотал сквозь зубы моряк.
С чмоком, какой издает пробка, выдергиваемая из сливного отверстия ванны, один конец сиденья выскочил из крепления на борту и упал вместе с Любой, прижимавшей его к себе, на ноги моряка. Алексей поморщился. Потом развернулся и, подождав, когда женщина отпустит доску и выпрямится, легко высвободил из паза второй конец доски.
— Херней занимаемся. — Моряк вытащил нож. — Пусти. — Он подвинул Любу и перебрался к следующему сиденью по направлению к носу. — И надо было мучиться, — сказал он сам себе, когда добротно отточенным лезвием трофейного ножа легко расправился с резиной креплений, срезав ее на одном и другом бортах под основание. После чего легко выбил сиденье из остатков резинового зажима ударом ладони снизу вверх. То же самое Алексей проделал и с третьей поперечиной, ближайшей к носу.
— Передай на корму. — Он протянул нож Татьяне и обернулся к Мише и Борисычу: — Эй, там! Выковыривай последнюю! Только борт не продырявьте!.. Значит, так, слушай все сюда!
Алексей взял доску бывшего сиденья в руки и постучал по ней кулаком.
— По левому борту гребут Мишка и Любка. По правому — Борисыч и Вовка. Танюха, сразу перебирайся на нос, будешь давать отсчет.
— Что буду?
— Считать. Ритм задавать. И-раз, и-два. Понятно?
— А-а… Да, это у меня должно получиться.
— Смотри сюда. Показываю, как гребем. Значит, садишься на борт рожей к носу. Ищешь упор для ног. Чтобы жопой не скользить. Тут удобные ребра на днище. Для одной ноги упор чуть впереди, для другой — сзади. Вот так. Одной рукой обхватываешь торец доски, другой берешь сбоку посередине.
— Гр-ребля на байдарках и прочих каноэ, — долетела от заглохшего мотора реплика Михаила.
— Гребете так. Показываю. Наклон корпуса вперед, весло в воду. Потом как бы отталкиваетесь от воды. Вот так. Распрямляетесь. Основную нагрузку не на руки, а то сдохнете в два счета, нагрузку на корпус. Делать все синхронно, не то завертит. Все, поехали. Я на корму, отвинчиваю эту балду, тогда пойдем быстрее. Будем меняться. Ясно?
— Прямо галера. А ты нас плеткой бить будешь, шкипер? — подал голос Вовик, уступивший место на носу Татьяне и проползавший как раз мимо Алексея.
— Еще раз: ясно?
— Движок я и сам откручу, — сказал Миша. И это было отнюдь не предложение, это был вызов. — А ты пока погреби. Капитан Грант, блин…
— Бунт на корабле. И то правда — какой же корабль без бунта, — откомментировал Вова и зевнул.
Лодка, превратившаяся в плот, покачивалась на мелкой ряби. Покачивались вместе с ней и пассажиры.
Леша потер переносицу, усмехнулся, тряхнув головой.
— Ладно, — сказал он наконец. — Борисыч с Вовкой, давай на тот борт. Люба, садись на мое место, я сяду ближе к корме.
Им бы хвалить да хвалить глазастость и сообразительность Вовика. Перемещаться в резиновой лодке, наступая на надувное дно, гораздо удобнее, чем по простой резиновой прослойке, которая гуляла бы под ногами и ощущение было б такое, будто ходишь прямо по волнам — что им и светило, кабы не Вова. Но даже по надувному днищу они перебирались на полусогнутых, опираясь на плечи сидящих, на борта (для чего приходилось почти приседать), раскачивая «резинку».
— Нож верни!
— Что? — не понял Михаил.
— Нож верни, — повторил Алексей.
— А, нож… — Миша покрутил головой, наморщил лоб, вспоминая, куда он его дел. И нашел воткнутым в вертикальную деревянную вставку, к которой крепился мотор. — А не жирно? — Он передал находку через Борисыча. — У тебя пушка, у тебя финкарь. А мне чем отмахиваться? Дубиналом вот этим, каким грести будем?
Алексей поднял автомат, лежавший между ним и Борисычем, бросил его Михаилу. И отвернулся, даже не посмотрев, поймал ли тот его. А тот поймал, остановив полет стрелкового оружия перед самой грудью.
— Все. По местам. Гребем. — Алексей уперся ногами в резиновые ребра.
— Да, сеньор, я не ошибся. Они остановились. Предположения? Не знаю, сеньор. Сейчас зайду снова… «Акрил»! Это «Кондор».
— На связи.
— Сеньор, они идут на веслах.
— Ты уверен?
— Да, сеньор. Идут к берегу. На веслах…
Дон Мигель щелкнул тумблером и повернулся к Диего Марсиа:
— Твой Лопес, кажется, утверждал, что весла они не взяли.
— Да, он так сказал.
— Диего, что происходит?! Что происходит с твоими людьми — и с тобой, кстати, тоже? Вы не можете справиться с элементарными заданиями. Допускаете детские ошибки. И это называется специально обученные люди?
Из динамика послышался запрос:
— «Акрил», это «Кондор».
— Слушаю, «Кондор». — Дон Мигель опять перевел тумблер в положение «вкл».
— Они избавились от мотора, сеньор…
Дон Мигель и Диего Марсиа переглянулись.
Миша открутил второй зажим. Болты легко вышли из отверстий в деревянной панели, Михаил приподнял мотор, наклонил его в лодку, зафиксировал в равновесии на верхнем краю панели. С гребного винта стекали крупные морские капли.
— Чего с ним делать? — спросил бывший рулевой.