Колумбы неведомых миров
Шрифт:
Я молчу, подавленный услышанным. По-новому смотрю я теперь на всех этих оранжево- и желто-синих. Вспоминаются ледяные глаза Элца и Югда. В душе поднимается волна ярости и возмущения. Как можно лишать целый народ радости творческой жизни?!
Сегодня вечером Самойлов сумел убедить грианина со шрамом, что для полного успеха экспериментов нас необходимо ознакомить с некоторыми сторонами жизни современных гриан.
– Завтра нам покажут “рациональную” систему обучения в грианских школах, - сказал мне академик.
– Может быть, это тебя заинтересует больше, чем наука красноглазого Люга.
…И вот мы в учебном зале, где царит полнейшая тишина. За низкими столиками сидят тысячи малышей. Я думаю, что каждому из них не более пяти-шести лет. На возвышении перед огромным черным экраном стоит преподаватель. В такт его монотонному голосу на экране вспыхивают слова и символы. Петр Михайлович долго всматривается в эти символы и вдруг издает возглас удивления:
– Так ведь он излагает малышам анализ бесконечно малых величин, который у нас изучали только в высшей школе! А что же тогда преподают в грианских вузах?
– Во втором цикле познания начинается математика пространства-времени, - говорит грианин со шрамом, неотступно сопровождающий нас.
– Далее идет наука о восприятии четырехмерности и кривизны великого многообразия. Вторая ступень познания готовит гриан для работы в обществе познавателей.
– Восприятие четырехмерности мира и кривизны пространства-времени? Это тебе доступно? О, это надо записать.
– И Самойлов выхватывает из кармана свой неизменный магнитофон.
Мелодично звучит гонг, возвестивший перерыв. Я ожидаю, что сейчас раздастся разноголосый детский гомон, маленькие гриане взапуски побегут играть куда-нибудь о двор. Но вместо этого дети, как по команде, бесшумно встают и без единого возгласа переходят в соседнее помещение. Заглядываю туда. Это - спортивный зал. С бесстрастными лицами школьники выполняют различные упражнения: один равномерно сгибает и разгибает ноги, другой - руки, третий - упражняет шею, четвертый - брюшной пресс. Затем малыши разбиваются на группы и начинают так же размеренно и методично перебрасывать белые цилиндры, словно мячи. На меня повеяло мертвящей скукой. Спортивные упражнения проделывались без всякого, огня и задора. Словно это были не живые существа, а бездушные автоматы.
Потом мы посетили грианскую высшую школу, которую они называли второй ступенью познания, где обучение оказалось более сложным. Мужчина со шрамом привел нас к грианским физикам и математикам. В тот момент, когда мы вошли, сухой высокий старик с серебристо-оранжевыми кудрями сурово экзаменовал грианского юношу лет семнадцати. На учебном экране бешено вращались какие-то причудливые узоры, спирали и картины. Юноша судорожно напрягался, внимательно следя за фантасмагорией красок, линий и символов.
– Это первые шаги в искусстве восприятия единого пространства-времени, - коротко пояснил нам грианин со шрамом.
На миг экран потухал, и юноша рассказывал о воспринятом. Время от времени педагог включал биостимулятор, чтобы оживить мозговую функцию экзаменуемого. Петр Михайлович забыл обо всем на свете, лихорадочно нашептывая что-то в магнитофон: ведь речь шла о его любимом предмете!
Для меня понятие о пространстве-времени, как едином многообразии, было чистейшей математической фикцией, ничего не говорящей ни уму, ни сердцу, хотя Самойлов за долгие годы полета к центру Галактики прочел мне ряд лекций по этому сложнейшему опросу человеческого знания.
– Видишь ли, - говорил он мне тогда, - в человеческом мозгу недостает, очевидно, какой-то извилины, слитно воспринимающей пространство - время. А может быть, (причина лежит еще в низком развитии нашего мышления?
Вспоминая об этом разговоре с Петром Михайловичем, я не заметил, как педагог окончил экзаменовать юношу и вызвал на экране изображения многоэтажных формул и уравнений. Самойлов еще больше оживился. Несмотря на различные способы математического выражения законов природы на Земле и у гриан, академик каким-то образам постигал смысл грианских уравнений. Он поспешил к педагогу и принялся горячо спорить с ним. Вначале грианин только бесстрастно кивал головой, но потом, вероятно, и его задело на живое: на экране снова замелькали символы, нагоняющие на меня тоску. В дискуссию у экрана вступил и грианин со шрамом.
Довольно! Это не для меня. Пользуясь тем, что обо мне забыли, я тихонько выскользнул из аудитории и очутился в широком коридоре, залитом призрачным светом невидимых ламп. Вдалеке, сквозь толщу прозрачных стен смутно вырисовывалось огромное здание Кругов Многообразия. “Будь что будет!” - сказал я сам себе, быстро пошел по коридору, решительно свернул в первый боковой проход - и сразу уперся в тупик, вернее в нишу, сделанную в стене. Здесь было почти темно. Присмотревшись, я чуть не вскрикнул от удивления: в нише находился голубоватый прозрачный шар. Внутри него стояло кресло и небольшой пульт с двумя рядами разноцветных кнопок. “Летательный аппарат!” - обрадовался я и шагнул ближе. На стороне шара, обращенной к нише, виднелся черный диск. Я осторожно повернул его - открылся незаметный до того люк в средней части аппарата. Я вошел внутрь, сел в кресло и стал осматриваться. Чуть слышно пел прибор над кнопками, загадочно мигая красноватым глазом.
Сверху хлынул яркий свет. Я поднял голову и увидел гигантскую конусообразную воронку, уходящую вверх. Клочок темно-фиолетового неба над горлом этой воронки заставил учащенно забиться мое сердце. Это была свобода! Я понял, что случайно открыл ход во внешний мир, за пределы Трозы.
Время от времени высоко вверху проносились неясные силуэты летательных аппаратов. Очевидно, я попал в туннель в тот момент, когда его открыли для сообщения с другими городами Гриады.
Я колебался всего лишь секунду. Потом осторожно нажал одну из кнопок нижнего ряда - коричневую с желтой полосой. Шар стал вздрагивать, словно живой.
Мой взгляд снова пробежал по рядам кнопок управления и вдруг остановился на нижней левой кнопке с фиолетовой полосой. “Небо”, - подумал я, и рука машинально нажала кнопку. Прибор над пультом запел громко и уверенно. Аппарат рвануло вверх, меня охватил сплошной мрак. Зато в следующее мгновение я был почти ослеплен морем света и зажмурился, втянув голову в плечи. И вдруг радостно и с изумлением заметил, что стремительно лечу вверх от знакомой уже равнины.
“Вот так штука!
– в веселом смятении подумал я.
– Но как же управлять этим аппаратом!”. Пульт не был похож на панель управления “яйца”, на котором я пытался улететь от оранжево-синих. Я нерешительно потрогал некоторые кнопки, боясь нового подвоха. Потом нажал кнопку с серой полосой - шар резко затормозил, я больно ударился головой о переднюю стенку. Зеленая кнопка заставила аппарат понестись вперед. Результатом этого “опыта” был сильный удар затылком о высокую спинку кресла.
Тогда я стал действовать осторожно. Поразмыслив, я догадался, что все кнопки нижнего ряда, лежащие правее белой, постепенно снижают скорость полета, лежащие левее - увеличивают ее. Теперь остался верхний ряд. Левая крайняя кнопка повела шар вправо, следующая за ней - вверх, крайняя справа - вниз. Итак, управление аппаратом оказалось весьма несложным. Я вздохнул свободнее и осмотрелся.
То, что я увидел, испугало меня. Троза исчезала за горизонтом, а вокруг меня, подо мной и сверху бесшумно мчалось множество таких же шаров. Оплошным потоком они двигались в одном направлении, к югу. “Куда они летят? Что это за таинственное массовое переселение?
– спрашивал я себя.
– Попробую увязаться за ними”.