Коля-Коля-Николай
Шрифт:
Леша оказался не дурак выпить. Надежда Кондратьевна, когда узнала, строго наказала:
— Смотри Николай, Алексей может тебя совратить. Он не пьет, не пьет, а потом сорвется и дует ее гадину, как чай стаканами. Я, если замечу, что ты выпил, — она вдруг на минуту замолчала, а потом выдала:
— Вот тебе Бог, смотри, — и показала рукой на иконы, — а вот порог! Не обижайся!
Работа мне не нравилась. Я мирился. Старался в свободное время найти дело по душе. Однажды я починил дверь рабочего помещения, где у нас обычно проходили планерки. Заведующая увидела
— Николай, ты никак плотник?
— Да, было такое, — ответил я.
— Хорошо, — сказала Клавдия Яковлевна. — Нужная специальность. Для плотника у нас всегда дело найдется.
Склады на товарной базе часто требовали ремонта. Клавдия Яковлевна нет-нет и освобождала меня от работы грузчика. Инструмент кое-какой на базе был, и я ловко орудовал и топором, и рубанком, и стамеской. Однажды я даже на крышу забирался, чтобы устранить течь. Благодаря заведующей я стал в селе известным. Ко мне стали обращаться за помощью, в основном женщины, сделать ту или иную работу у них дома. Я не отказывался.
Особенно мне была приятна благодарность дяди Володи. Я как-то раз помог ему поправить забор и он, увидев, с каким я уменьем орудую рубанком, — вдруг выдал:
— Николай, — он меня в отличие от тети Нади называл так и не иначе, — да ты никак специалист высшего класса.
Работа на товарной базе занимала у меня много времени. Зимой я порой приходил несколько раньше, а вот летом часто задерживался. Время было другое: часы не замечались. Отправившись вместе с товароведом в ближайший поселок, мы возвращались на час-два позже окончания рабочего дня.
Я объездил на лошади все ближайшие села, поселки, деревни. Где мы только не были с Малышом и в Вознесенске, и в Бугровке, и в Вишневке, и в Дубраве. Мне пришлось постоять у развалин дома в Варинове, в котором жила моя мать вместе со своими сестрами. Поселок был небольшим, домов двадцать-двадцать пять. В нем была лавка — маленький магазинчик. Она работала два раза в неделю. Погрузив товары на телегу, если дело было летом или на сани, когда зимой я вместе с товароведом Марией Григорьевной, иногда Натальей Ивановной дважды в неделю выезжал в Вариново. Нас здесь ждали.
В настоящее время товар в поселок доставляется из частного магазина. Его ассортимент не тот, что был раньше, кроме хлеба, дешевого стирального порошка, соли, спичек ничего не привозят. У народа нет денег. Да и в поселке контингент не тот, что был прежде — старики, больше старушки. Молодых совершенно нет. Рожать не кому. Вымирает поселок.
Мне нравилось бывать на родине матери. Однажды я остановился у колодца и поговорил с одной женщиной. Она, увидев мой интерес, не утерпела и спросила:
— Мужик, ты никак подыскиваешь себе домик? Сходи к Чугунихе. Она здесь недалеко живет. Вон у той развилки, — и женщина показала рукой. — Дом хороший. Продает недорого. Хочешь, я попрошу ее для тебя придержать? Она сбросит немного. Решайся?
Я не пошел к Чугунихе. Однако предложение купить домик мне пришлось по душе. Ведь это была свобода. В тюрьме я стремился к ней, казалось вот она, но не тут-то было. Надежда Кондратьевна была сильной женщиной. Я все время ощущал на себе ее давление, и все свои действия мысленно согласовывал с ней.
Деньги мне платили небольшие. Я их отдавал тете Наде. Мой двоюродный брат Семен делал также, когда жил у нас в Москве.
Однажды вечером за ужином я не удержался и рассказал о Чугунихе.
— Чугуниха! Это прозвище. У нее фамилия есть— Чугункова Настасья, — оживилась Надежда Кондратьевна. — Я хорошо ее знаю, да и как не знать. У нее сейчас сыновья Миша и Петя в Москве живут. За мной одно время ухаживал ее брат Сергей, погиб под Гомелем. Смотри Коля. Мы тебя не гоним. Хочешь купить дом, покупай. Деньги твои у меня все на месте. Я их не трачу. Что мне жалко на тебя картошки, свеклы, огурцов или еще чего? У нас все свое.
У меня все было хорошо. Но видно тетя Надя не зря меня предупреждала. Леша сбил меня с пути-дороги.
Мария Григорьевна и Наталья Ивановна были замужними женщинами и всегда торопились домой. Наверное, я сумел себя показать честным, добрым малым. Они не часто, но отправляли иногда меня одного отвезти груз, если он был габаритным, давали в помощники с собой Лешу. При этом строго наказывали, как правильно должны быть оформлены документы.
У Алексея было много друзей, таких же, как и он пьянчужек. Однажды, когда мы остались без товароведа, он, нет бы вернуться на базу, и, сделать еще одну поездку, подвез меня к какой-то избе, иначе этот покосившийся дом назвать нельзя было.
— Вот, знакомься это Бакут!
Прозвище было странным. Оно оказалось созвучным его фамилии и отличалось не значительно. Этот самый Бакут сидел в инвалидной коляске. Он был обрюзгшим солидным мужчиной. Я пожал протянутую им заскорузлую руку. Его товарищ по прозвищу Сметана, белобрысый крупный мужичище, стоял сзади коляски. Он лишь кивнул мне и уставился в землю.
Бакут здесь в Щурово старался быть паханом. Встреча со мной его обрадовала. От Лехи он узнал, что я не так давно вышел из тюрьмы. В отличие от меня Бакут провел, в местах не столь далеких, более десяти лет и неизвестно, сколько бы сидел еще, если бы не вышел на инвалидность. Его товарищ, также побывал в тюрьме, как-то при встрече он рассказал мне, что Бакут, чтобы «скосить» срок специально обморозил себе ноги. Это позволило ему получить пенсию.
Парочка Бакут-Инвалид и Сметана была еще та. Промышляли они вместе. Во время ярмарок Сметана возил его по торговым рядам на коляске и они просили милостыню:
— Подайте инвалиду Афганской войны!
Люди, которые его не знали, бросали в грязную шапку не только копейки, но и рубли, как же человек воевал. Друзья в кавычках все делали лишь бы «заработать» себе на бутылку.
— Присаживайся, — сказал, приподнявшись в коляске, стареющий обросший щетиной мужчина и указал рукой на грязный табурет. Мне сидеть не хотелось. Однако пришлось уступить ему. Забравшись в карман, инвалид достал из него скрученную сигарку и затем выдал: