Коля-Коля-Николай
Шрифт:
— Ах, моя, — в ответ на его слова распалялась мать. — Зря я за тебя вышла замуж. Только себя обманула. Где твоя сестрица — эта самая «москвачка»? Где? — испугалась, уехала и носа не кажет. Может мне тебя выгнать!
Причин для ссор хватало. Начинались они из-за пустяка. Казалось, все спокойно, ничто не предвещает беду, но вдруг матери под ноги попадается голодная кошка — уже шум, или же у отца разболелся желудок он не находит себе места, я же вернулся с работы «под балдой» — не трезвый.
— Ты совсем обо мне не думаешь! — тут же раздается крик отца. — Что нельзя хотя бы сто грамм принести? Сам вон напился, и свою
— Надоело, все надоело, — тут же раздавался в ответ голос матери, — и вы, и ваши собаки, вместе с кошками. Давно их уже разогнать нужно и освободить квартиру.
— Причем тут мы, причем тут собаки, — возражал обычно отец. Оксана не лезла в ссоры и часто меня от них избавляла, заставляя закрываться в комнате.
Собак у матери с удовольствием взяли бы на работе для охраны теплиц, да и кошек можно было пристроить, но отец упрямился. Все что бегало, лаяло и мяукало, ему напоминало о старшем сыне. Он и слышать не хотел, чтобы расстаться с живностью.
Не знаю, какой день для матери стал роковым, но она не выдержала и согласилась на предложение дяди Миши сантехника выпить. Согласились и ее подруги: тетя Маруся и тетя Сима. Правда, тетя Сима потом опомнилась. А мать удержаться уже не смогла. Сантехник постоянно подмигивал и предлагал:
— Бабоньки, еще давайте по рюмочке, еще!
Я сразу заметил произошедшие перемены. Мать сникла. Она перестала за мной бегать, донимать, дома, на заводе. Теперь дядя Коля для матери был уже не указ.
Однажды я, возвращаясь с работы, столкнулся с другом брата Валеры — Тольянычем. Он поздоровался и как-то странно посмотрел на меня:
— Пьяный что ли? — спросил Тольяныч.
— Пьяный! — ответил я.
— Ты идешь по стопам своего брата. Тебе хочется быть таким как он? Зачем?
— Да, хочется! Что я могу сделать? Мой отец пьет. Он пытается заглушить боли в желудке, у него язва. Врачи говорят он не жилец! Мать долго крепилась — запила. Ты знаешь, погиб брат Валера. А потом я представляешь не такой как дядя Коля — брат моей матери. У нас в семье у каждого есть причина, чтобы пить. Тетя Надя, когда уезжала, прямо так и сказала: «Ох, чувствую я, что скоро мне снова к вам приезжать. Не дай Бог — на похороны!» Вот я, может быть следующий на очереди!
— Дурак! — сказал мне в ответ Тольяныч, тут же развернулся и ушел.
6
У отца шли приступы за приступами. Однажды его продержали в больнице всего лишь неделю и, не долечив, вдруг выписали.
— Все, — сказал он нам, — меня отпустили, умирать. — Я им там, в больнице, — отец махнул рукой, — могу все показатели испортить.
В постели дома отец пролежал всего три дня и умер. Перед тем как успокоиться, он долго кричал. Мать бегала вокруг него. Ничего успокоительного у нас в доме не было, и она отправила меня за бутылкой водки. Очередь в магазине была огромной, нужно было отстоять не один час. Я бы не купил эту самую бутылку, но меня спас дядя Миша, сантехник, тот, который работал с матерью в колхозе. Он жил где-то здесь, недалеко от нашего дома. Я и раньше часто встречал его на улице.
Едва я заикнулся, что отец при смерти, кричит, как он, ни слова не говоря, сунул мне в карман четвертушку:
— На, неси ему, только что купил.
Дядя Миша весь дрожал. Ему самому нужна была эта бутылка, но он меня понял. Я попытался отдать дяде Мише деньги, но он воспротивился:
— Зачем, зачем? Я же от чистого сердца.
Мне было некогда разговаривать и я, развернувшись, побежал домой.
Мать сразу же выхватила у меня из рук бутылку, раскупорила ее и налила полный стакан. Она подбежала к постели и протянула стакан отцу:
— На, пей! — отец не мог даже приподняться. Вместе с матерью я помог ему и, чтобы он не съезжал, тут же подсунул под него подушку. Отец взял дрожащей рукой стакан и стал подносить его ко рту, затем вдруг с силой, откуда она только взялась у него, оттолкнул его от себя и закричал:
— Она, она эта проклятая водка разрушила нашу жизнь!
Мне запомнился этот момент. В его ногах валялся пустой стакан, на одеяле пятна от разлитой им водки, лицо было как из камня — застывшее, землисто-черное, рука безжизненно свисала с кровати вниз. Мать тут же упала на пол. Нет, она была в сознании. Просто от усталости. Я попытался ее поднять и перетащить на диван, подальше от отца. Она упиралась и что-то бормотала. Придя в себя, мать поднялась и пошла на кухню.
— Коля, Коля иди сюда, — услышал я ее тихий голос, — давай помянем отца. Пусть ему земля будет пухом!
После похорон отца я на работу не пошел. Этот проклятый завод у меня уже был в печенках. От него сердце ныло сильнее, чем от спиртного. В отличие от брата Валеры я предпочитал пить не вино, а водку. Она сильнее забирала. Я отключался, и жизнь была прекрасна. Оксана также бросила завод. Не знаю, что было причиной ее такого поступка. Она, вообще-то была ленивой. Я хотел работать, но мне сама обстановка на заводе не нравилась. Вот у матери я бы прижился. Как-то я ей так прямо и сказал:
— Мам, а что, если я к вам в колхоз пойду работать?
— Да ты что. Жить в Москве, а работать в колхозе. Тебя все засмеют. А потом не нравиться тебе одна работа найди другую. Сходи в бюро по трудоустройству. Рабочие везде требуются.
Конечно, я ни в какое бюро по трудоустройству не пошел. Чтобы мать не переживала за меня, вставал рано утром собирался и уходил из дома, затем проболтавшись по городу несколько часов возвращался назад.
Я был один. Оксана меня бросила. Ей родители запретили со мной встречаться, так как из-за меня она попала в милицию. Я, правда, тоже там побывал, но меня выпустили — выкрутился, а вот Оксана просидела в отделении всю ночь. Утром за ней приехала мать Ирина Петровна. Я ей сказал, что ее дочь в каталажке. Оксана за это на меня обиделась: «Так друзья не поступают, — сказала она мне, — подставил и доволен». — Конечно, я и не думал радоваться, не было причины. Однако доказать это я ей не смог.
Моя мать также, как и я была одинока. Мы были сами по себе. Она все чаще и чаще приходила выпивши. Мать больше обращала внимания на животных, бегавших у нас в доме, чем на меня. Она перестала меня доставать со своими нотациями, по поводу того, что я все делаю ей наперекор, чтобы только не быть похожим на дядю Колю. Семен появлялся у нас редко. Он работал инженером, учился в какой-то аспирантуре. Когда он приходил, мать подолгу его не отпускала из дома. Ей не с кем было поговорить. Семен действовал на нее успокаивающе. Может по причине того, что он говорил не громко. Я от него никогда не слышал крика. Да и не знаю, мог мой двоюродный брат вообще повысить голос, — возможно нет.