Колыбель для Ангела
Шрифт:
– Ты справишься, – с той же добродушной улыбкой повторил старик. – Не торопись. Порой время требует медленного течения. Это как раз тот случай.
Вторая попытка закончилась тем же… Лишь с третьей попытки я начал медленное движение вперед. Полтора десятка шагов оказались для меня серьезным испытанием. Но я, действительно, справился с ним. Подойдя к очагу, я осторожно присел на расстеленный войлок, машинально подвернув ноги на восточный манер, как будто таким образом я сидел неоднократно. Это тоже меня озадачило, поскольку никогда прежде я так не садился. Однако и это я попытался себе объяснить, решив, что по-другому сесть на пол просто невозможно. Моя наивность в восприятии неведомого даже мне показалась настолько немыслимой, что, как казалось, граничила с безумием. Старик, по-видимому, всей душой был расположен к созиданию взаимопонимания между нами.
– Вы можете мне хоть что-нибудь объяснить? – выдавил я, раздражаясь его простодушием и своим полным неприятием того, что для меня квалифицировалось как необъяснимое.
Старик, все с той же добродушной улыбкой, взглянул на меня:
– Что именно ты хочешь узнать?
– Для начала хотелось бы узнать – как я здесь оказался? И где мои спутники?
Старик налил из старинного глиняного чайника в такие же глиняные чашки темного чая и протянул одну мне.
– Пей, чай придаст силы твоему телу. Тогда и дух твой окрепнет. Наступит гармония духа и тела, – старик, словно подавая пример, поднес чашку к губам и сделал глоток.
Я также поднес чашку и ощутил насыщенный аромат трав. Только сейчас до меня дошло, что я неимоверно голоден. Сделав глоток, я почувствовал, как томно разливается по телу горячая волна наслаждения.
Посмотрев на старика, я увидел, что он удовлетворенно кивнул.
– Теперь я могу рассказать то, что тебя интересует, – он сделал глоток и продолжил. – Лавина сбросила тебя в пропасть. Больше в пропасти никого не было – значит твои спутники живы. Я нашел тебя и перенес сюда. Лавина практически уничтожила твое тело. Но твой сильный дух исцелил тело.
То, что остальные члены экспедиции остались живы меня порадовало. Остальное – полный бред, подумал я, подозрительно окинув взглядом сухую, тщедушную фигуру старика. Как он мог нести мои восемьдесят с приличным хвостиком килограмм? Но другого объяснения того, что сейчас я нахожусь в этом гроте, у меня не было. И что это за абсурд об исцелении тела собственным духом? Это было для меня дополнительным доказательством, что старик не в себе. Решив, что спорить с таким безумцем бесполезно, я продолжил:
– И как долго я здесь нахожусь? – задав этот вопрос, я попытался сориентироваться хотя бы во временных рамках.
– В привычном тебе исчислении семнадцать месяцев. – Видимо, мое изумление так явственно было выражено на лице, что старик понимающе закивал. – Время там течет несколько иначе.
– Где это «там»? – произнес я и напрягся всем своим существом, ожидая вновь услышать что-нибудь невообразимое.
И услышал.
– В нирване, – так же невозмутимо ответил старик.
Я прекрасно знал это слово, чуть ли ни с детства, и именно оно окончательно повергло меня в смятение. Мой разум не был готов к восприятию такого рода информации, хотя бы потому, что это было явным сумасбродством. Чтобы понять безумца, нужно быть таковым. Я же доселе считал себя здравомыслящим человеком.
– Ты был в нирване, – бесстрастно повторил старик, – помнить ты этого, конечно, не можешь, но знать об этом должен. Поэтому я тебе и говорю – ты там был все это время. Поэтому и не заметил бремени неумолимого времени.
На это мне нечего было ответить, поскольку я окончательно решил, что старик в самом деле безнадежно безумен. Если это не так, тогда безумен я, раз сижу с ним в горном гроте, пью чай и при этом говорю о запредельно невероятных вещах на древнекитайском языке.
Мое смятение старику было, видимо, понятно, поскольку он, снисходительно взирая на меня, продолжил:
– Я уже говорил, что тебе предстоит еще многому удивляться в этой жизни. Было время, когда я тоже удивлялся простому и это было прекрасное время. Я и сейчас не утратил способность удивляться, но теперь удивляют меня вещи совершенно другого порядка.
– А именно?
– К примеру – почему люди отрицают очевидное, считая это очевидное невозможным, при этом, верят в заведомо неочевидное и ложное, считая его абсолютно бесспорным и верным.
Я успел утихомирить вскипавшее в моей душе негодование, которое было вызвано непониманием и потому неприятием всего мною виденного и слышанного за последнее время, и только стремление понять происходящее позволило мне спокойно, и даже с некоторой долей сарказма, продолжить разговор:
– А во что верите вы? – вопрос для меня был не праздный, поскольку меня действительно заинтересовало, что же из себя представляет этот странный старик, который, совершенно не прилагая усилий, ломает мое мировоззрение. Я ведь должен был выяснить для себя, кто из нас является здравомыслящим, а кто безумцем. – Судя по вашему наряду и упоминанию нирваны – вы буддист или индуист? Или вы изобрели свою религию?
Я немного устыдился своей бестактности, хотя и вызвана она была нашим врожденным неприятием недоступного нашему разуму. Но тут же я вновь убедился в том, что имею дело с неординарной, совершенно необыкновенной личностью, потому что, посмотрев ему в глаза, я не увидел ни тени обиды, раздражения. – только понимание и терпение. Взирая в его необыкновенной глубины глаза, я вдруг внезапно ощутил, как в меня перетекает целомудренное спокойствие. В этих глазах отражалось величие многовековой мудрости.
Старик неторопливо заговорил:
– Во что я верую? Я верую в Истину. А вероисповедание, о котором ты спрашиваешь, – лишь путь к Истине. Вера нужна, как звезды в небе. Все это лишь ориентиры, чтобы не сбиться с пути, следуя к Истине. Да, я был буддистом, когда искал путь к Истине, и благодаря вере, шел верным путем. Теперь я постиг Истину и свободен от религий, поскольку моя вера привела меня к Истине.
– Как я понимаю, вы говорите об истине, как о смысле жизни. И вы хотите сказать, что следуя вашей буддистской вере, можно постичь смысл жизни, то есть Истину? – я вновь ощутил невольный сарказм, просквозивший в моем вопросе. Но старик даже бровью не повел.