Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева)
Шрифт:
А через верхнее стекло высокого шкафа улыбался скелет. Он будто говорил Женьке Черепановой: «Они гипсовые, но я-то настоящий. Гы-ы…» Он как бы намекал на её отдалённое будущее…
Женя проскочила кабинет и оказалась перед закрытой дверью лаборантской комнаты. Ева Петровна обычно сидела там. Женька хотела постучать и в этот момент услышала голоса: один незнакомый мужской, другой — Евы Петровны.
Мужчина говорил быстро и почти весело. А может быть, нервно. В голосе у Евы Петровны звучала вежливо замаскированная
— …Я уже поняла. Вы и директору сказали то же самое.
— И могу повторить, — так же весело откликнулся мужчина.
— Не надо, — сказала Ева Петровна. — Мне всё понятно. Но я на вашем месте смотрела бы на вещи не так. Гораздо проще. И случись это с моим сыном, я бы ему…
— Я вас понял, — перебил мужчина. — Хотя, честно говоря, мне это странно слышать от учителя. Я ни разу в жизни сына пальцем не трогал. И, уверен, впредь никогда не трону. Подло это. Если я Кирилла ударю, мы же потом всю жизнь будем глаза прятать друг от друга.
«Отец Кирилла!» — поняла Женька. Можно было, пожалуй, уходить, но она словно приклеилась к месту.
— Вы всё же меня не так поняли! — заявила Ева Петровна.
— Неужели? Очень хорошо, если не так. А как я должен был понять?
— Я хотела сказать… ну, одним словом, если ученик виноват, родители вместе со школой должны воздействовать…
— Да, но в чём всё-таки виноват? Не могу же я всерьёз принять этот бред насчёт кошелька! Простите… Виноват, что не дал себя обыскать? Мне жаль тех ребят, которые дали… Виноват в том, что не хочет петь из-под палки?
— Мы готовим хор к районному фестивалю, а ваш сын совершенно не думает о чести школы!
Женька услышала шаги, словно человек быстро ходил из угла в угол.
— О чести? — спросил он. — О чести… А вам не кажется, что честь начинается с любви?
— Простите… с чего? — пролепетала Ева Петровна, а Женькины щёки почему-то стали тёплыми.
— С любви, уважаемая Ева Петровна. Не пугайтесь, объясню. Человек болеет за честь того, что ему дорого, что он любит. Я вот на своём заводе с ученика начинал, там меня человеком сделали, там у меня друзья, и я за честь завода — руками, ногами и зубами… А есть у нас на заводе случайные люди: им бы отработать смену — и домой. Работают неплохо, ну а дальше какой с них спрос?
— Так что же получается? Вы хотите сказать, что ваш сын — случайный человек в школе? Он здесь с первого класса…
Отец Кирилла вздохнул и, видимо, сел — скрипнул стул.
— Вы не обижайтесь, Ева Петровна… А впрочем, и обижайтесь — это, может быть, к лучшему… Мне кажется, здесь все у вас какие-то случайные.
— То есть? Я вас совершенно не понимаю.
— Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил… Всё у вас на окрике. Не набрал макулатуры — запись в дневник, не пришёл на сбор — двойка, пробежал по коридору — хвать за воротник… Вот сейчас по школе
— Ну, что же, случаются и у педагогов срывы. Одно дело — красивые слова, а другое — ежедневная работа. И когда кругом тысяча человек, бывает порой не до тонкой педагогики. Вы не представляете наших трудностей.
— Трудности есть везде, — сказал отец Кирилла. — И при одинаковых трудностях одни люди работают хорошо, а другие, простите, не очень.
— Ну, спасибо. Значит, мы работаем «не очень». Почему бы вам не перевести сына в другую школу?
Отец Кирилла с усмешкой ответил:
— Вы так сказали, будто меня к стенке пригвоздили. Видимо, при таких словах многие родители восклицают: «Нет, мы совсем так не думаем, мы совсем не хотели…» Я извиняться не буду. И Кирилла переводить в другую школу не стану. Я ему особой жизни не хочу. Его переведёшь, а здесь-то всё равно ничего не изменится, в этой школе.
— Кстати, одной из лучших в районе…
— Ну что ж… Одной из лучших. Первое место займете на фестивале — станете ещё лучше. Никто ведь не спросит, сколько человек в хоре пели с радостью, а сколько под угрозой двойки.
— Я вижу, мы с вами не нашли пока общего языка, — со сдержанной печалью произнесла Ева Петровна. — Жаль. Всего доброго.
— До свидания.
Женя отпрыгнула от двери и сделала вид, что сию минуту вошла в кабинет. Из лаборантской вышел невысокий кругловатый мужчина, совершенно непохожий на худого, тонколицего Кирилла. Он рассеянно кивнул пробормотавшей «здрасте» Женьке и скрылся за дверью. Появилась Ева Петровна. Лицо у неё было такое, словно она узнала, что её класс уступил седьмому «А» первенство по сбору металлолома.
— Ева Петровна, я…
— Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.
Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.
— Ты слышала, что я сказала про портфель?
Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:
— По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.
— Какие? — неосторожно спросила Женька.
— Ступай, — резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче:
— Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.
…Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрёпанный мальчишечий портфель совсем не подходит к её модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чём здесь она, Женя? Зачем на неё покрикивать?