Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
Та молчит.
— То-то… Живут люди и пусть живут…
Полина Павловна сутулится, плечи у нее вздрагивают. Седой не может усидеть на месте.
— Полинушка, милая ты моя, — говорит он, — послушай, что я тебе скажу, только не реви!
Полина Павловна поднимает голову и с надеждой смотрит на Седого.
— И твой черед наступит, — Седой кивком отбрасывает волосы, — вот увидишь. Куда мы с ним, ведь скоро в школу ему…
И еще вспомнилось мне: приезжаю где-то под утро в Димкину бригаду, захожу в палатку. С ножницами в руках Седой за
— Кружок кройки и шитья? — спрашиваю.
— Видишь, какая штука, дед, — вздохнул Седой. — Шьешь, порешь — ниткам горе. Набрали Андрею обновки. А не люблю я эти лямочки, ленточки, вязочки. Да и Андрей не хочет надевать. Просит штаны, как у меня, с карманами. Посему — ателье. — У Седого рот до ушей. — Модняче получается. Ну-ка, дед, снимай, снимай брюки, и твои смоделирую, с себя уже искромсал, за Талиповы взялся. Скрою, приметаю: то карманы ниже колен получаются, то прореха кукишем выходит.
Смотрю.
Так и есть, вот и обрезки от его парадного костюма. Но Седой доволен.
Воспоминание молнией сверкнуло в голове. Мне показалось, что я всего-навсего успел закрыть глаза. Посмотрел, а Полина Павловна закалывает седую прядь на маленькой головке и сразу становится выше ростом.
— Да проходите же, что задумались?
Ходит она легко. Ставит на стол пирог с кетой и луком, мягкий. К пирогу — холодный квас. Проголодались с дороги, да и давно уже так вкусно не ели. Наваливаемся.
На ЛЭП закон: кто бы ни зашел, ни заехал — угостят как следует, отдохнуть предложат.
— А где народ? — спрашиваю.
— Мужики-то? Вторую неделю ни обеда, ни ужина. Там на увале камень угрызть не могут. Адмирал темнее тучи. Только зубами скрежещет, зверь зверем! Вам чайку или компоту?
— Спасибо, Павловна, спасибо.
— Не за что. Они тут недалеко, километрах в шести на заход солнца. Вернетесь — чайку морского сотворим. Кипяток постоянно крутым держим. Нельсон, спасу нет, как с пылу любит.
Поблагодарив еще раз хозяйку, выхожу из столовой под навес. Ветер сухим веником пошуршал под навесом, где аккуратно, по-хозяйски, сложены тросы, пилы и прочая монтажная арматура. Бреду по снежному целику через елань к подножию хребта. Пробираюсь сквозь ерник — цепкий, как колючая проволока. Прыгаю, как козел, с камня на камень. Хорошо хоть ветер обдул снег с этих рваных булыг, видно, куда ступать. Оступишься — свернешь шею. А идти между камнями неохота. Будешь пурхаться в снегу и визирки не увидишь. Сдвигаю на затылок шапку, расстегиваю меховую куртку — валит пар. Хватаю, как загнанный мерин, воздух. На самом крутяке булыги реже, и совсем неудобно ступать по ним. Но вот камни стали окатистее, скоро, значит, перевал. Так и есть, на самом пупке копаются люди. Сам черт не скажет, как только затащили сюда эту махину БУ-20. Подхожу, здороваюсь. Парней не признать: все обросшие.
Нельсон руки не подал. Не до меня ему. Осматриваю разбивку под анкерную опору. В передвижной
— Все это бесполезно, — говорит буровой мастер. — Не взять минерал. Литой гранит. За двадцать смен метр проходим.
— Да-а, что тут говорить…
— Вообще, вы ведь знаете, — продолжает буровой, — ударно-канатное бурение станками БУ-20 рассчитано на грунт относительно мягкий, шестой категории, максимум, а тут кварцы, гранит десятой-двенадцатой категории.
Опять мне нечего сказать. И за каким только бесом приехал?
— Предельный диаметр долота для этого станка двести пятьдесят миллиметров, больше не бывает, ни в одном справочнике не найдете, — доказывает мастер. — Мы же бьем в гранит на пятьсот. Предел должен быть, верно?
Смотрю на свалку металлолома. Валяются вдребезги расхлестанные коронки, долота. Нельсон перехватывает мой взгляд и кривит рот. Это что он, так улыбается?
— Ну, что скажешь, командир? — почти не открывая рта, цедит адмирал и давит зачем-то ногой долото.
— Не знаю, что и посоветовать, слабоват я в этом деле. Хотел поднатореть, у тебя недельку-другую пожить, вот и приехал, — не откажешь?
Нельсон как будто отмяк. Если говорить честно, мне действительно надо поучиться у этих людей «лэповским премудростям». Общеизвестно, что комплексная бригада, оснащенная техникой, монтирует в среднем за двадцать четыре рабочих дня два с половиной километра ЛЭП-220 вольт, бригада же Нельсона установила рекорд — четыре километра!
Мы склоняемся над скважиной. Запускаю туда руку. Проходка отполирована, как стекло, значит, снаряд «плясал» на одном месте. Достаю осадок пульпы, растираю в пальцах — точно наждак. Поднимаю голову — вверху замер снаряд с выщербленной коронкой. На меня смотрят и бурильщики и линейщики.
— Хрупкая, — говорю, — крошится. — И пробую на палец коронку.
Не слепые, видят, что крошится.
— Попробуем нарезать зубья на буровой трубе и зачугунить.
— Давайте, — соглашается Нельсон. Принес мне свою робу и свои валенки.
Двое суток не отходили от станка. Кроим, режем металл, варим. А толку нет.
Полина Павловна приносит еду: похлебку подогревает на костре в ведерке, на крышке пироги.
— Молодец, Полина Павловна. За такую работу, — говорит бурильщик, — орден полагается.
— Какой уж там орден, шли бы да отдохнули. Глаза совсем провалились.
Взглянул на Нельсона — и то правда. Смотрю на горы. Зябко. Спрашиваю Нельсона, есть ли периодичка — сталь 5.
— Пара прутьев найдется.
Он приносит два прута и бросает к моим ногам.
Режем, навариваем к долоту направляющие прутья. Нельсон велит запустить станок. Снаряд взлетает вверх и бьет. Мы с головы до ног обрызганы пульпой, покрываемся чешуйками льда, но не отходим. Снаряд бьет так глухо, что отдает под ногами.