Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Издевательство! — у механика дергалось правое веко.
Шутит или всерьез?
— Может, вы имеете лучший станок? Так покажите мне его! Надо работать! — Карл Францевич вскинул на нос большие очки в перламутровой оправе. Смешон — похож на лягушку. — Вы понимаете, что эта линия пусковая, ее ждут?
Все это механик прокричал, непрерывно двигаясь по кругу лэповцев.
— Да не кричите! Тут не хватает полстанка, а остальное негодное, — перебил бригадир.
— Вижу.
Бригадир достал из кармана, развернул
Карл Францевич обнюхал заявку, выгнул из внутреннего кармана синий карандаш и начал черкать.
— До этих деталей мы еще дойдем, поначалу займемся главными. Давай двух человек со мной, то есть одного хватит. Бригадир, как тебя?
— Димка.
— Дмитрий, значит, ну, вот и хорошо.
Механик как-то вдруг расслабился.
— Возьмите, ребята, в кузове рукавицы кожаные, робу, лампочку в кабине. Осветите площадку, электроды в багажнике. Станция в кузове, осторожнее! Не кряхтите вы, поднимайтесь, поднимайтесь! Спрошу за работу как следует!
Когда ребята притащили инструмент и робу, Карл Францевич вдруг сказал:
— Вы не бойтесь, побольше нажимайте на станок и на меня, не стесняйтесь. Терпеть не могу лодырей и трусов.
Механик снял телогрейку, аккуратно свернул и положил в сторону. Остался в меховой поддевке. Из верхнего кармана поблескивал штангель. Маленький и щуплый, теперь механик походил на подручного ученика. Он взял ключ, полез в станок и сразу всем нашел работу. Сам тоже крутил гайки, обнюхивал каждую шестеренку. Колотил кувалдой. Устал, посерел совсем. Вытащил из кармана алюминиевый цилиндрик, вытряхнул на ладонь похожую на пуговицу таблетку и спрятал под язык. И снова полез под станок. Так до вечера. После работы подошел ко мне, сунул, как щепку, сухую руку.
— А ваши ребята молодцы, честное слово. Поеду за деталями. Писать будете в управление? Или на словах передать ваши нужды?
— На словах. Все на виду.
— Я тоже не люблю бумажной возни.
Подходит Славка, от нетерпения не может устоять на месте.
— Дед, время не на вас работает, — сообщает он. — Оглянись.
Оборачиваюсь. Подготовленный вездеход с опущенным тентом похож на пресс-папье.
Талип возится около машины. Укладывает охотничью справу, рыбные снасти.
— Куда ты прешь эти бочки? — поворачивается и бежит Славка к Талипу.
— Как куда? Под рыбу, мешки под дичь.
— Да ты что, спятил, люди едут свободой подышать, а не на заготовки. — Славка запрыгивает в кузов и сбрасывает тару.
— Бросьте, ребята, дурака валять, — говорю я и иду готовиться в дорогу.
— А что, бочки мешают дышать тебе? — ворчит Талип и снова ставит их в кузов. — Если рыба залезет в сети или хватит наживу, обратно ее в воду толкать? Да? — Талип смотрит в бумажку-памятку. — Кружка ек, ложка бар, — бурчит он, — теплая обувка Андрейке, куда ее сунул?.
— Талип! Соли побольше клади, утям на хвост насыпать, — зубоскалит Славка.
— Ты что, Вячеслав Иванович, — щурятся Талип, — ты чувство боевого товарищества имеешь иди ты шарлатан? Зачем топора не берешь?
— Не думаешь ли ты, пехота, что мы на лесозаготовки едем? — скалит зубы Славка. Снимает с барабана колечками трос. Украдкой укладывает топор. И зовет Талипа. Трос они перерубают на гусенице.
Мы с Андрейкой собираем лодку из алюминиевых трубок. Каркас-то собрали, но никак не можем сообразить, к чему крепится руль. Главным конструктором — Андрей.
— А сейчас, — говорит он, — эту кишку будем напяливать на эту рыбину. — Действительно, каркас похож на обглоданную рыбину. Разворачиваем прорезиненный чехол, и Андрей ныряет в него.
— Вот, интересно, дед, дай сюда рыбину!
Мы засовываем скелет в чехол — теперь получился обоюдоострый челнок. Прикрепляем в замки два фанерных крашеных сиденья на дне лодки — одно посередине, другое ближе к корме, в уключины вставляем красные, похожие на гусиные лапы, весла.
Андрей не может удержаться от восторга.
— Она настоящая, дядя Слава, смотри!
Подходит Славка.
— Как будто все определилось? Как ты, дед?
Мы смотрим на Андрея. Он изо всех сил орудует веслами.
— Не знаю еще, Слава… Брать ли его с собой…
Андрей в кирзовых сапогах, в шапке, телогрейке, перевязанной в поясе ремнем, походит на юного партизана.
Талип приводит собак. Андрей бежит нм навстречу, собаки сразу валят его с ног.
— Это, дед, я поскользнулся, как мешок!
Талип сует собак в кузов, говорит Славке:
— Ну, так как же? — и смотрит куда-то в сторону.
— Оттуда придется выбираться — сам бог не ведает как. Хорошо бы вместе…
— Тебе нельзя, Славка. Подвезешь на водораздел и вернешься.
Я проверяю поклажу: сеть, ружья, спиннинг, лески, котелок, чайник, соль, сухари, сахар, чай. Одеяло суконное. Много набралось барахла. И все надо. Ничего вроде лишнего нет. Фонарь тоже надо — не будешь, как крот, в палатке в темноте сидеть.
Эх, Андрюха-горюха из ума не идет. Но как ему объяснить? Не поймет пацан. Опять же, с другой стороны — пусть привыкает. Риск, конечно, риск. А без риска какая жизнь? А, беру Андрейку с собой!
И всем стало легко. Заторопились, забегали. Славка принес гвозди и ведро.
Талип наклонился и чмокнул Андрейку в нос. Андрей застеснялся и отвернулся.
Талип сунул мне за пазуху бутылку.
— От сорока болезней, — сказал он. Нетронутая бутылка с двумя красными перцами на желтой наклейке. Уму непостижимо, откуда?!
С бригадиром мы обо всем договорились раньше.
— Ни пуха, ни пера, — сказал он на прощанье.
— Пошел к черту, — ответил за меня Славка и завел мотор.