Колымское эхо

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Но вы тоже не в землянке жили, когда сюда приехали? — встрял Бондарев.

— А ты, суслик сушеный, помолчи! Мы, ког­да нас сюда пригнали, вообще в болотине жили. Четверо детей, да мы с мужиком. Пожрать не­чего было, под детей стелить нечего. Мох наде­решь днем, а вечером на него ложимся. Одну клюкву ели. А от нее кроме поноса, ни черта. Хлеба как дадут, не знаешь, что с ним делать. Одному ребенку не хватало. От лихорадки и ди­зентерии всякий день детва помирала. А что сделаешь. Ну, грибов подсоберешь, ягод, мужи­ки рыбы наловят. А уж если повезет оленя убить, это ж целый праздник. Сами даже не нюхали, все детям отдавали, в них вся забота и боль. Сами терпели, как могли. А куда денешься!

— А где же муж ваш? — выставил нос Бон­дарев.

— От туберкулеза помер. Лечить было неко­му. Он на руднике золото добывал с другими мужиками. Потом старший за ним потянулся. Все ж заработки лучше, чем на трассе, но и их не хватало. Меня на промывщицы определили, зо­лото мыть. Через полгода самый младшенький помер. Сырости не выдержал. В землянке все чахоткой переболели.

— А чего дом не поставили?

— Да кто б дал? Мы ж подконвойные. А ба­раки хуже землянок. Это ради детей нам разре­шили в них жить. В бараках пачками помирали. На здоровье никто не смотрел. Шевелишься, значит, вкалывай. А коли застоялся, получишь прикладом по горбу. Большой иль маленький, на это не смотрели. Хлеб даром жрать не дава­ли никому. Только на праздники порцию увели­чивали.

— С кем же младшие дети оставались?

— С нами были, куда их денешь. Так все. У нас детсадов не было, больниц тоже. Бабы рожали в болотинах. Какая успеет до землянки доползти, считай, повезло. Пару дней отлежа­лась и снова на работу. А коли помер человек, хоронили наспех. Уж, какие проводы, помянуть некогда. К вечеру забывали, что кого-то не стало.

— И сколько вы так мучились?

— До самой смерти Сталина. Тогда уже ка­залось, что просвета не будет. Но, тут всякие комиссии понаехали. Давай каждого записывать. Про все спрашивали. Ну и многих в то время повыкинули. Кого куда. Иные уже не хотели с места срываться. Ну, вот мне к примеру. Му­жик и двое детей тут остались. Куда двинусь? А за могилами кто досмотрит? Ну, порасселили всех. Кого куда определили. Иные зоны позак­рывали. На их место людей впихнули. Все ж под крышей. Там уж всяк свое жилье сколачи­вал. Уже в шею не колотили. Выходные стали давать. С харчами полегчало. Власть переме­нилась. Но все ненадолго.

— Это ж Хрущев пришел?

— Да нам зачем их помнить? Мне политика до задницы. Помню, что людей пачками с зоны вывозили. Видать, потому что кормить стало не­вмоготу. А нам деваться некуда. Мальчишек моих вскоре в армию отправили, на службу. Они как уехали, так и по эту пору не вертаются. Ни од­ной весточки от них, все неграмотные как пеньки пооставались. Так и не знаю, где они и что с ними,— вздохнула Настя.

— Давно одна живешь?

— Почитай, всю жизнь. Уже вовсе озверела. Не подмочь, не словом перекинуться не с кем. Что сыч в дупле живу,— пожаловалась баба.

— А искала детей?

— Конечно. Да без проку. Сюда что попало, то пропало. И их послали не дальше Колымы. Она не маленькая. Попробуй, сыщи.

— Ох-х, Настя, как же живешь одна. А вдруг за­болеешь? Кто поможет? — пожалел бабу Иванов.

— Да мы уже привычные ко всему. Колымчане — народ не разбалованный. Нам некогда забываться. Худо ли, бедно ли, сами везде справляемся. Такую долю Сталин подарил.

— А чего в свою деревню не вернетесь?

— Нету там никого, заколоченная вся. Как стали налогами душить, народ убежал в город. Кому охота задарма в говне целыми днями ко­выряться. И никого не сыщешь, чтоб вдвух жить, чтоб кто-то помог. От деревни, как черт от лада­на, все бегут. Оно и понятно. Мужиков в городе не хватает. В деревню кто пойдет, всяк ищет, где полегче кусок заработать. Вон вашего кузнечи­ка уговаривала, не поддался. Ему тоже особые условия подавай. А где их набраться? — ухмыль­нулась баба грустно.

— Я, надысь Верку навестила. Та вовсе без мозгов живет. Все своего старого козлика ожи­дает, чтоб в город ее забрал. А глянула бы на себя в зеркало, дряхлая коза. От ней со страху мыши из хаты разбежались. Только и знай кра­сится, полоумная карга. В доме ни корки хлеба. Ты занеси ей по пути. Как бы не хорохорилась, и она жрать хочет. Все ж своя кикимора. Все рассказывает, как во сне своего лешака видит. Ты б подкинула ей на ночь одного. Глядишь, веселее задышала баба.

— Ты тоже за хлебом пришла? — спросила Варвара.

— Если есть, дай буханку. Не откажусь.

Когда Настя ушла, Варя пригорюнилась.

— Вот и дети есть. Целых двое сынов. А тол­ку ни от одного. Некому бабе помочь ни в чем. Го без хлеба, без дров сидит. В холоде и в го- поде. Ну, приду, помогу, надолго ли ей хватает? Кое-как до весны дотянуть. А дальше снова ждет. И сколько ей мучиться. Мальчишки, неведомо, живы иль нет. Если и живы, о матери совсем забыли. Всю память выморозила с них Колыма. Да и кого сюда потянет. Все от нее бегут.

— Оно и вам не мешало бы уехать отсюда. Ну, зачем мучаетесь, за что?

— У меня тут мать. Ее одну не брошу,— на­стырно твердила женщина.

— Варя, а разве для себя пожить не хочешь?

— Как это?

— Ну, в квартире, с удобствами, ни о чем не заботясь. Ведь для чего-то каждая из вас копит деньги. Вы их с собой на тот свет не заберете. Гам они не нужны. Так хоть здесь с толком при­мените. Купите квартиру, меблишку, заживете человеком. Может, замуж выйдете. А на могилу к матери приезжать можно. Главное, помнить ее в душе, как многие живут, не лишая себя элементарных удобств. Зачем же каждый день мордовать себя?