Колючая Арктика
Шрифт:
— Я-то? В Пилипино еду.
— Ты не едешь, ты своим гудком дырку пропёрдываешь сквозь земной шар!
— Вези мал-мала в Пилипино. Зайчик будет.
Старик отвернул отворот оленьей шубы и под ней затеплился, засеребрился мех какого-то зверька. Такие ещё Гаранину не попадались.
— Песец?
— Мал-мала, соболёк будет.
Старик запахнул шубу и отвернулся от колючего ветра.
— Ты что, чукча, офанарел! Замёрзнешь! Лезь в кабину!..
В тепле узкие чукотские глазки деда, вроде бы, оттаяли. Он шумно высморкался в
— Холосё!
— Холосё-то холосё, — сморщил физиономию Гаранин, передразнивая старика, — но если б я тебя не прихватил, замёрз бы начисто. В сосульку превратился!
— Ты не взяла, другая взяла, — ответил дед с достоинством.
— Аксакал! — «Аксакал», вроде, из другой оперы, подумал Гаранин. — Ты хоть дальше своего Пилипино бывал где?
Дед живо к нему обернулся: хороший человек попался — любит говорить по душам!
— Бывала, бывала. Москва моя бывала. Сталиглад бывала. Беллин — фашиская логова бывала. Снайпела я. Холосая снайпела я.
— Ты стрелял метко, — Гаранин заинтересовался, — но и в тебя тоже стреляли. Значит ты считаешь себя умнее немцев?
— Зачем умнее? Не надо умнее! Охотника я. Тайга, тундла. Меня тоже стлелял. Вот сюда пулька залетал. Баба стлелял.
Возле левого виска шла белая метка. Миллиметр в сторону и…не сидел бы дедуган в кабине!
— Баба?! — удивился Гаранин. — Баба-снайпер?!
— Ага. Меня никто никогда не попадал — я хитлый! А зенщина попадал. А я зенщин залел.
— Значит, тебя женщина по темечку кокнет, а ты…Джентльменом будь?! Да им только волю дай этим бабам!
— Меня ланили — не стлелял, командила стлеляла баба — я тогда стлелял. В левый глаз — зенщина не мучилась. Не холосё стлелять женщину.
— Да ты, дед, оказывается, не халам-балам — геройский! О тебе романы писать надо…
За разговорами и время идёт быстрее, скоро — затяжной подъём на перевал и трудный спуск.
— Застрянем мы с тобою, дед! Ещё неизвестно, когда ты попадёшь в своё Пилипино!..
Не доезжая до перевала — многокилометровая очередь из машин. Гаранин притормозил.
— Ишь, мать моя женщина! — Сергей Гаранин пристроил «Урал» в хвост стоящих машин, выпрыгнул из кабины, подскользнулся, покрыл четырёхэтажным матом дорогу, погоду и самого Господа Бога, поплёлся к полыхающему костру — который уж день палит его шоферня!
— Здорово, братцы-кролики!
Никто не ответил. Никто даже не повернулся в сторону Гаранина. Будто перед ними не такой же шоферюга, как они?! Будто эскимо на палочке перед ними, а не живой человек!
— Разрешите прмкнуть к вашему фитильку?
Молча отодвинулись, уступая место перед жарким огнём.
Сергей Гаранин знал, что его, мягко выражаясь, недолюбливают на автобазе "Зелёный Мыс". Даже плешивый профорг-профура, который по должности своей обязан относиться ко всем одинаково, читая доклад на очередном собрании-толковище о передовиках, кривил рот, называя — попробуй не назови, выработка больше чем у всех! — фамилию Гаранина:
" А наш Гаранин, — угреватый нос профуры Лямина двигается, что лопасти у быстроходного катера, — опять вас, товарищи, обштопал. Так сказать, обошёл на повороте. Дружно похлопаем, товарищи, нашему лучшему водителю!"
" За что?: Что им я — Серёга Гаранин — такого сделал? Будто я от ихнего куска хлеба горбушку отломил? Будто я в ихний борщ помочился!"
Потоптался у жаркого огня.
— Ну, братцы, я пошёл!
Молчание. Даже между собою не переговариваются. Лишь потрескивание сухих стволов, изгибающихся в жарком полыме.
Гаранин двинулся вперёд, в голову застрявшей колонны, прояснить обстановку: долго ли загорать придётся?!..
Трактор тарахтел где-то наверху, на продуваемом всеми чукотскими ветрами плато, затащив на верхотуру очередную машину — её ещё и потихоньку опустить вниз нужно!..А где же — бульдозер?..Бульдозер стоял внизу, слегка попыхивая выхлопной трубой. Бульдозерист, — "тоже мне — турецкий султан!" — расселся в утеплённой кабине, попивая густой кофе из термоса.
Бульдозерист устал от осаждающих: " ну, последнюю машину?!" Пристают и пристают, будто он, как и его бульдозер, железный! Вот и Гаранин туда же. И в ответ, даже не в ответ, — бульдозерист в упор не видит Гаранина, а если и видит, то видеть не хочет! — разговаривает сам с собою:
— Попью кофею и всё мне по…, — подмурлыкивает сам себе, но в рифму, — Эх и посплю я у Маньки под боком! — бульдозерист зевнул, да так, что скулы чуть не вывернул. — Высплюсь, а там хоть трава не расти!
— Ну, корешочек, если Россия потребует, после кофею одну машину вон на эту горочку поднимешь? А?
— Эта одна машина, небось, твоя? — сощурился в усмешке бульдозерист. — Все вы одним миром мазаны, под себя гребёте!
— Моя, — засмеялся Гаранин, — догадливый. А, насчёт, «гребёте», так где ты видел, браток, грабли, которые бы от себя гребли? От себя — то уже будут не грабли, а твой бульдозер!
Бульдозерист устало вздохнул.
— Не могу — засну за штурвалом и… коньки отброшу! Сутки они и есть сутки!.. Да ты особенно не гоношись, на смену мне скоро сменщик на новом бульдозере пришкандыбает…
— Браточек, прошу, в смысле, умоляю!..
— Сказано — не могу! Понимаю, всё понимаю, подошла твоя очередь, а тут — как назло! — бульдозерист пошабашил. Да?
— Так да не так! — усмехнулся Гаранин. — Очередь моя в самом хвосте — это ж сутки ждать придётся!
Бульдозерист усмешливо взглянул на него. Зевнул.
— Я то тут при чём?
— Послушай, браток, — Гаранин протиснулся в кабину, слегка подтолкнул разомлевшего водителя, высвобождая себе место на кожаном сиденье, — у тебя баба есть?