Колючки в брачной постели
Шрифт:
От нечего делать, пока хозяина не было дома, Леся подошла к книжным полкам и принялась рассматривать корешки книг. Внезапно она сдавленно ахнула и быстро открыла стеклянную дверку.
– Ты чего? – испугалась Кира. – Не смей тут ничего трогать!
Но Леся ее не слушала. Она сняла с полки одну из книг, а потом развернулась в сторону Киры:
– А это ты видела?
Кира недоумевающе посмотрела на книгу, которую прижимала к своей груди ее подруга. Вид у Леси был трумфальный и немного испуганный одновременно. И прищурившись, Кира посмотрела на то, что с таким триумфом сжимала
– Ну и что там у тебя? Какая-то синенькая книжечка… Старенькая…
Внезапно Кира осеклась на середине фразы. На синей обложке красовался силуэт подводной лодки. Отчетливо было видно море под ней, а также перископ, бодро торчащий над верхней частью подлодки. Кира вскочила со своего места и в два счета оказалась возле Леси. Теперь Кира сама могла прочесть название книги: «Нейтральные воды».
– Но это же…
– Вот именно, – отреагировала Леся. – Именно эту книгу дал писатель Ураганов тете Люде. А она, в свою очередь, отдала эту книжку своей сестре. Та книжку держала при себе, но после убийства книжки мы с тобой в квартире не нашли.
– Откуда ты знаешь, может, это и не та самая книга? Таких книг в свое время было в стране выпущено, я думаю, немало. И Христофор Бонифатьевич мог захотеть приобрести один экземпляр для себя лично, или ему его подарили, или…
Вместо ответа Леся открыла книжку и ткнула в надпись на титульном листе. В отличие от самой книги надпись была сделана совсем недавно. Старые чернила ни с чем не спутаешь. Не говоря уж о том, что и почерк у людей с каждым годом становится все гаже. Уже давно нету в школах России занятий по каллиграфии, на которых тренировались, чтобы каждая буквочка была своего рода крохотным произведением искусства. А все вместе строчки поражали своей красотой и гармоничностью.
Нет, эта надпись была сделана недавно. Летящим почерком и гелевой ручкой.
«Дорогой Людмиле от ее преданного поклонника!» – прочитала Кира и ахнула.
А Леся быстро стала листать книжные страницы дальше.
– Тут нету нескольких листов! Со страницы семнадцатой по двадцать первую!
Все теперь было понятно без слов. Именно эту книгу подарил Ураганов тете Люде. Эту и никакую иную. Дарственная надпись. Отсутствующие страницы. Так как же книга из квартиры покойниц оказалась на книжной полке у Христофора Бонифатьевича?
– Так и что у вас ко мне за вопросы накопились? – бодро осведомился Христофор Бонифатьевич, как раз в этот момент входя в комнату, ведя под руку мелко семенящую Фаину Наумовну.
Подруги так растерялись, что даже не догадались спрятать за спину злополучную книгу. Зоркий глаз старого моряка сразу же увидел беспорядок на своих книжных полках, а потом и раскрытую книгу, которую Леся до сих пор прижимала к себе.
Наверное, по глазам подруг, устремленных на старого адмирала, было ясно все и без слов. Потому что при гробовом молчании лицо адмирала внезапно исказилось, и он произнес совершенно другим – глухим и надтреснутым голосом:
– Значит, узнали все-таки. Ну? И что мне с вами теперь делать?
– Предупреждаем, если вы собираетесь зарезать нас, как своих соседок, то мы будем протестовать.
– Такой крик поднимем, половина дома сбежится!
– И ваши родные тоже узнают, что убийца – это вы. Или они и так уже в курсе?
Лицо адмирала еще больше перекосилось, и он гаркнул:
– Нет! Да вы что! Они совершенно не в курсе!
Глядя в несчастные глаза старого отставника, подруги поверили, что его родные ни о чем не знали. Старик до того любил дочь и внука, что скорей согласился бы сам наложить на себя руки, чем допустить, чтобы они хоть чем-то разочаровались в нем.
– Значит, родные не в курсе того, что вы убили Юлия Аюповну и ее дочь?
– Это был вынужденный шаг! Они меня к тому вынудили сами!
До последнего момента подруги не были до конца уверены в виновности Христофора Бонифатьевича. Кто угодно мог стать убийцей, но только не убеленный сединами адмирал. Он выглядел таким рассудительным, таким почтенным, таким… Таким далеким от той кровавой резни, которая случилась в квартире его соседок. Подруги допускали, что женщин мог убить какой-то отморозок, садист, моральный урод или взбесившийся от нехватки на дозу наркоман. Но чтобы это сделал положительный со всех сторон адмирал, подруги в это поверить никак не могли.
– Христофор Бонифатьевич! Это сделали вы?
– За каждым преступлением следует неизбежная расплата, не так ли? – горько улыбнулся Христофор Бонифатьевич.
Никакой агрессии в отношении подруг он не проявлял. Равно, как и Фаина Наумовна, застывшая рядом с мужем. Бежать старики также не собирались. Рука об руку, поддерживая друг друга, они прошли в глубь комнаты, где чинно устроились на маленьком диванчике, обтянутом черной уже потрескавшейся местами от старости кожей.
– Христофор, я считаю, мы должны все без утайки рассказать девочкам, – произнесла Фаина Наумовна. – Мы и так уже натворили немало ошибок, не стоит усугублять нашу с тобой ситуацию глупым враньем.
– Согласен с тобой, моя голубушка. Все им расскажем. Вы и начинайте.
Получив согласие супруга, Фаина Наумовна повернулась к подругам и начала говорить. Та информация, которую удалось раскопать подругам о личной жизни покойной Юлии Аюповны и ее супруга, была правдива лишь отчасти. Другая и куда более худшая часть была скрыта от взглядов общественности за квартирными стенами и домашними дверями.
– Юля была самой худшей женой, какую только можно себе представить. Даже иная шалава, наставляющая мужу рога с первым встречным, не так опасна. Шалаву поймаешь, оттаскаешь за лохмы и погонишь от себя прочь. А Юлю вроде бы и упрекнуть открыто было не в чем. Все свои махинации она прикрывала заботой о благе своей семьи, муже и дочери.
– Но любила Юля всегда только саму себя!
– Более холодной и жестокосердной твари мне видеть не приходилось.
– Она и девочку свою научила тому же самому! Дочь немногим отличалась от матери. Если что-то и было там от Александра, то Юля своим воспитанием совершенно задавила в Вере все хорошие черты, доставшиеся ей от отца.
Послушать Христофора Бонифатьевича и его супругу, так покойница была каким-то исчадием ада, третировавшим мужа, мучающим дочь и стремящимся только к одному – к личному богатству и большим деньгам.