Команч в октябре
Шрифт:
Он вам трубой гудел, сигналя,
но вы его не понимали.
На Старой утренней Басманной
он вытряс мелочь из кармана,
собаку встретил на Волхонке
и потрепал её по холке.
Потом дошёл он до бульваров.
И там исчез со всех радаров.
10 октября 2010
Чайки и яблоки
Воздух пахнет дубовым листом –
улетающим, мокрым…
Я скажу: «Джонатан Ливингстон…»
и стыдливо умолкну.
Я скажу: «Джонатан, джонатан…
Что-то хочется яблок».
Мир прожорлив, как рыба ротан.
Он не создан для слабых.
Свет фонарный неярок и жёлт,
дождь идёт, не кончаясь.
Этот занавес слишком тяжёл,
он не создан для чаек.
Джонатан – имя яблока. Дождь.
Я терплю, не взлетаю…
Ты, конечно, не переживёшь
отлученья от стаи.
Вызывает досаду и злость
каждый шаг за барьеры –
так на свете давно повелось,
от Адама и Евы.
Ветер вдруг переходит на свист.
Не кончается морось.
Я-то знаю, мы можем развить
сумасшедшую скорость:
нас поймал Джонатан Ливингстон,
нас всему научил он,
чтобы мы не влеклись, как планктон,
над поверхностью ила.
И с тех пор расстояния нам
не беда, не помеха,
как предзимняя ночь ни темна,
кто куда ни уехал,
мы летаем в эфире нон-стоп,
мы встречаемся мигом.
И кричит Джонатан Ливингстон
торжествующим криком.
14 ноября 2010
Мальчики не плачут
Все знают с детства: мальчики не плачут.
Они живут и терпят помаленьку.
Они не плачут, если неудача.
Не дуют на разбитую коленку.
Они спрягают сильные глаголы.
Они без страха думают о жабах.
Они болеют разве что футболом,
а прочие болезни – участь слабых.
Они мечтают о ракетах, домнах,
играют исключительно в войну,
а девочек при случае удобном
бросают в набежавшую волну.
Все мальчики с утра «на автомате»
пьют кофе, продвигаются по службе.
Они легко работают в команде,
форсируют колдобины и лужи,
болтают о политике, зарплате.
А девочек – в волну, так будет проще…
Они не плачут. Не о том же плакать,
что снова нужно ехать в гости к тёще.
Им мозговую кость дают со щами.
Они должны любить её – вот бред!
Но мальчикам заплакать запрещают
извечно доктор Спок и доктор Фрейд.
Однако есть какие-то другие,
всё время выходящие из строя,
хотя вокруг старухи-изергили
и сокол с буревестником в героях.
Есть мальчики, которые способны
увидеть в лужах солнечные блики.
Их, может быть, всего – один на сотню.
Они тайком от всех читают книги.
Они – из Красной Книги. Как драконы.
Слышней им звон капели, чем оков.
И я однажды встретила
такого.
И он заплакал
от моих стихов.
16 ноября 2010
Ему предложат сад
Ему предложат сад и виллу в Пиренеях,
и денег миллион, и отдых, и гамак.
Он выберет меня, поскольку я важнее,
чем домик и ландшафт, и шелест всех бумаг.
Пусть все его друзья, все родственники, книги
начнут ему твердить: «Зачем судьбу менять?!»,
он выберет меня, а не свои вериги.
Он им отдаст ключи и выберет меня.
Он выберет меня в какой-то понедельник –
меня, а не долги, цейтнот, пожар, аврал!
Но шепчет мне зима: «Да что ты, в самом деле?
Ведь он уже сто раз тебя не выбирал».
И это так, увы. Всё правильно. И что же?
Когда подступит тьма и к горлу, и к глазам,
забудет он, что знал, что прожил, что итожил,
и выберет меня.
И выберется сам.
11 декабря 2010
Предновогоднее
И хрустенье салфеток,
И приправ острота,
И вино всех расцветок,
И всех водок сорта.
Он не Толстый, не Тонкий.
Он ныряет в метро.
У него нет винтовки.
Есть последний патрон,
да и тот только в мыслях…
Надо ехать на пир,
но к Зелёному Мысу
он бы лучше уплыл.
Он не любит застолий
и не любит гостей.
С книгой про Муми-Тролля
он залёг бы в постель.
Он бы сам на Аляску
и забрал бы меня,
ритуальные пляски
навсегда отменя…
Надо ехать – осудят.
Ехать. Ordnung таков.
Есть трясущийся студень,
не прослыть чудаком