Команч в октябре
Шрифт:
ты знаешь, какая во мне уязвимая хрупкость,
и как по-сорочьи кошусь на блестящие бусы,
и слабость мою к фейерверкам и праздничным яствам…
Я шарик. Вокруг сапоги и тяжёлые бутсы.
Но я их давно научилась не слишком бояться.
Мне страшно другое: что я неуместна в июле,
тем более, ты, как всегда, очень занят в субботу:
ты должен возделывать грядки, окуривать ульи...
А это, конечно, не время для Нового года.
9 июля 2011
Линия
Понедельник. Подводишь черту, отрезаешь по ней
нас обоих от двух выходных незадавшихся дней.
И как я ни стараюсь, и как ни стараешься ты
отойти, мы какое-то время стоим у черты,
за которой зияет прожитый поврозь выходной,
за которой – портрет в интерьере тебя не со мной.
Это всё на бумаге, а резать бумагу легко.
Это Белые Лошади знают и вдовы Клико.
На бумаге легко тушевать интерьер и портрет,
и обычно ко вторнику их уже как бы и нет.
И действительность вновь обретает приемлемый вид,
но по линии жёсткой отреза немного кровит.
22 августа 2011
Ваза
Так мало солнца в ноябре,
так вечер хмур и неуютен,
что капитан на корабле
сидит и глушит ром в каюте.
В такую хмарь не в силах он
всё время думать о штурвале.
Барашки чёрных пенных волн
его сегодня забодали.
И я, как этот капитан,
с тоской смотрю в иллюминатор
на облетающий каштан
и птиц, пакующих манатки.
Они желают жить в тепле…
Ну, вот, и дождь собрался снова.
И только ваза на столе
оптимистична до смешного.
И ветер, вытащив свисток,
в него свистит и листья крутит.
А ваза, полная цветов,
стоит и дышит полной грудью.
4 ноября 2011
Шарф
Ранним утром – лиловым и жёлтым,
и сырым, как слежавшийся хворост –
развяжи этот узел тяжёлый,
размотай на мне шарф длиннохвостый:
трудно жить с перехваченным горлом.
Распусти даже петли на шарфе!
Мы пойдём на Кудыкину гору,
где играют беспечные арфы,
где откроют, как тайны, сады нам.
И, измучившись веком раздельным,
мы в колечки табачного дыма
безымянные пальцы проденем.
11 ноября 2011
Зонтики
Она не то что тяготеет к экзотике,
но в очень хмурые, дождливые дни
она скупает светло-синие зонтики.
Уже полшкафа занимают они.
С собой не носит, забывает их, глупая.
Но дома вытащит, раскроет в руках,
и через ткань небесно-синего купола
ей светит люстра. Ведь без солнца – никак.
Она раскручивает зонтик за тросточку,
и небо кружится и сбоку, и сверху.
А за щекой её – вишнёвая косточка,
а может, имя одного человека.
13 ноября 2011
Устав больше среднего…
Она, устав больше среднего, притворялась кустом сирени,
сидела, вдыхала запахи забытых стихотворений,
вспоминала разные комнаты, случайных ключей бородки,
и глаза её были сонными, а слова её были кротки.
Особенного как будто бы не думала и не делала.
Но всякие аномалии, конечно, над ней витали:
пошепчет над черепками – и кувшин превратится в целое,
стоит как дурак и курится сиреневыми цветами…
15 ноября 2011
Прописи
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда!
Мне семь. Далеко ещё восемь.
Муштровая школьная осень.
В душе раздражение копится,
и плохо даются мне прописи.
И каждый урок – одинаков.
Сквозь строй восклицательных знаков
иду я, как знак вопросительный,
сутулясь под взглядами зрителей,
по кочкам, по кочкам, по точкам –
до самого края листочка –
там скоро появятся лебеди –
те двойки, что все вы мне влепите.
Мне восемь. Мне сорок. Мне двести.
Устала. Не троньте, не лезьте!
Не тычьте своими указками.
Я всё ещё думаю сказками –
последняя парта, не плакса.
В тетрадях – ошибки и кляксы.
На кухне, в автобусе, в офисе
Молчите, проклятые прописи!
18 ноября 2011
Сны по пропускам
Он твердил себе вечно избитое: «Делай, как должно!»
Он себя укрощал и пилил, как ножовкой – железо.
Каждый час проверял, не налипла ли грязь на подошвы,