Команда Альфа
Шрифт:
Мои внутренности пронизала невыносимая боль. Сердце, печень, почки и, конечно, желудок запрыгали, будто собрались оторваться и выскочить из тела, каждая частица которого содрогалась.
— Ну как? Если надумали говорить, я велю снять с вас все это! — уговаривал меня штатский.
«На кой черт тебе эти пытки?! Скажи им все, что они захотят — и дело с концом!» — уговаривала меня моя истерзанная плоть.
«Как бы не так! — отрезало мое настоящее «я». — Нет, пусть они увидят, что у меня и теперь еще есть силы для сопротивления!»
— Ух, и твердый же орешек попался! — осклабился допрашивавший меня тип и снова подал знак палачам.
По телу у меня пробежали мурашки. Ощущение было такое, словно мне начали массировать мышцы. Я даже нашел это приятным. Простофиля на моем месте уже поверил бы в то, что его пожалели. Но не я. Следующий миг показал мне, где раки зимуют!
Легкое онемение внезапно перешло в острую боль и подергивание всего тела. Казалось, настал мне конец! Это была боль смерти. Это было слишком.
Сколько времени забавлялись они таким образом, я не знаю. По их исчислению, может, десять минут, по моему — годы. Сила тока колебалась: то слабела и тогда лишь щекотала, то, внезапно усиливаясь, просто выдирала мне нутро.
Когда палачи убедились, что все их попытки тщетны, они меня отвязали. Я упал и распластался на земляном полу, как раздавленная лягушка.
— Ну как, герой? И это все, на что вас хватило? Встаньте да оглянитесь вокруг!
Штатский говорил иронически, но неизменно вежливо, зато «эм пи», не церемонясь, мигом поставили меня на ноги. При иных обстоятельствах их хватка была бы мне нипочем, теперь же болью отдавалось всякое прикосновение.
— Осмотритесь как следует! И подумайте, будет ли у вас настроение для дальнейших экспериментов? У нас еще великое множество всевозможных орудий. Не собираетесь ли вы их все испытать на себе?
Меня водили по залу.
По уложенным на полу бревнам двое парней катили железную смоляную бочку. Их усилия говорили о том, что бочка отнюдь не пустая. И этот способ был мне известен, так же как и остальным, кого в качестве жертвенных животных забросили сюда, дабы каждый на собственной шкуре испытал все виденное на экране. Но пережитое нами наяву далеко превзошло фантазию режиссеров.
— Остановитесь, покажите-ка этому петушку, что в этой бочке! — распорядился штатский.
Толкавшие бочку парни — их таким образом «развлекали» — были тоже «пленные». Заслышав приказ, они поставили бочку и сняли с нее крышку.
И надо же было узреть мне в ней именно Сэма. И в каком виде! О, в каком виде!
Он купался в собственном поту. Отделявшаяся от стенок бочки смола большими лепешками облепляла его тело. А свободные от смолы участки кожи пестрели кровоподтеками и ссадинами.
— Как поживаете? — склоняясь над ним, спросил штатский.
— Тьфу! — Сэм поднял измученную, избитую голову и плюнул ему в глаза.
— Браво! — Штатский вытер слюну, при этом голос его оставался по-прежнему бесстрастным. — Ну раз так, то продолжайте, ребята!
Меня оттянули прочь и приволокли к вырытой в земле яме. Подняли люк.
Я обомлел. Передо мной чернела дыра размером не больше квадратного метра, высотой 70–80 сантиметров. Дно ее покрывала вонючая жидкая грязь, от которой теперь, в эту знойную пору, подымались тяжелые клубы пара. Существо, которое я увидел в этом аду, скорее было мертвым, чем живым. Несчастный даже не сидел, а просто свалился в тягучий ил, раскинув руки и ноги и опустив голову в слякоть.
— Ну что, вы уже одумались? — вопрос относился ко мне.
— Никак нет! — Я сам удивился: голос мой звучал четко и твердо. Я думал в эту минуту о Сэме, о молодчине Сэме, который плюнул в глаза этому подлецу.
— Хорошо! Только пеняйте потом на себя.
Меня повели во двор через заднюю дверь. При этом меня толкали и пинали без всякой нужды: я и так шел покорно. Затем меня поставили перед узким железным шкафом. Он напомнил мне индивидуальный шкафчик для одежды в Вепе, в государственном хозяйстве, куда я был направлен на работу.
— Влезай! — скомандовал сержант, исполняющий обязанности старшего палача.
Подталкивая сзади, меня с трудом втиснули в шкаф, которой не подходил к моим размерам.
Тропическое солнце стояло в зените. На воле и то жара была нестерпимая. Когда же за мной захлопнулась железная дверца, я почувствовал, что теряю сознание. Раскаленные стенки шкафа жгли мое голое тело, воздух не просачивался в щели. Просто чудом я не задохнулся. Страшнее пытки и не представишь. А ведь это только цветочки. Вскоре после того, как меня заперли в шкафу, истязатели включили какой-то механизм, который сперва через каждые пол минуты, затем ежесекундно стал ударять по жести. С тех пор я ненавижу джаз, удары в барабаны мне и поныне напоминают тот дьявольский тамтам!
Казалось, прошла целая вечность. Наконец дверца отворилась, и я выпал из шкафа. Я так и остался лежать на земле. Мне все было безразлично. Теперь могут делать со мной все что угодно.
На меня вылили ведро воды. От этого я немного ожил.
— Здоровяк! Гляди, выдержал три часа двадцать минут!
Голоса проникали в мое сознание как бы сквозь густое сито, откуда-то из другого мира.
Три часа двадцать минут? Мне это показалось вечностью!
— Ну что, будем говорить? — Надомной склонилась ненавистная физиономия штатского.
— Нет! Нет! Нет! — Мне казалось, я выкрикивал это, а на самом деле едва шевелил губами, и ему приходилось склоняться к самому моему рту, чтобы разобрать мои слова.
Он насмешливо скривил губы.
— Ах так?
«Что еще будет? И до каких пор это будет продолжаться? До каких пор?»
Меня несли — встать на ноги я не мог, — сознание возвращалось ко мне лишь постепенно.
«Все равно! Ничего не скажу! Негодяи! Негодяи!» Я знал, что рано или поздно выберусь отсюда. И тогда живьем не уйти от меня ни одному «эм пи»!